Эпоха Абдулатипова закончилась так же внезапно, как и началась. На новостных порталах еще висели сообщения пресс-службы главы, опровергающие слухи о его досрочной отставке, а он сам тем временем уже давал интервью, в котором объяснял причины своего внезапного ухода.

Больше чем уверен, что со временем об этом периоде истории современного Дагестана будет написано множество диссертаций, авторы которых попытаются разобраться в феномене этого политика, сумевшего за четыре с половиной года спасти дагестанцев от рабства, установить в республике практически абсолютную монархию, создать с нуля собственный клан и выстроить экономическую модель, в которой слово оказалось весомее дела, а реальные проекты были похоронены под грудой громких и абсолютно нереализуемых прожектов.

Оговорюсь сразу — данный материал не стоит рассматривать в качестве плевка в спину уходящего политика. Все, о чем я собираюсь написать, уже было сказано мною в десятках статей, посвященных анализу экономической политики теперь уже бывшего главы. Который, кстати, анонсируя свой уход, сообщил в прощальном интервью, что благодаря успешной работе его команды «республика вышла из тяжелейшего кризиса и находится на подъеме».

Для экономистов одним из основных показателей подъема экономики является состояние ВРП (валового регионального продукта). Периоды подъема сопровождаются устойчивым ростом этого показателя, застой же демонстрирует падение темпов. При Абдулатипове рост ВРП в Дагестане ощутимо замедлился. Если к моменту ухода Магомедсалама Магомедова рост ВРП составлял 6,3%, то 2016 год республика отработала с темпами на уровне 3,5%. Конечно, данный провал вполне можно было бы списать на экономический кризис, если бы не одно «но». Именно кризис сегодня позволяет дагестанской промышленности не только оставаться на плаву, но даже демонстрировать невиданные темпы роста объемов производства.

Наши чиновники любят рассказывать о том, что за четыре года реализации мифического проекта «Новая индустриализация» объемы промышленного производства выросли вдвое. Если не знать реального положения дел в республике, можно предположить, что за эти четыре года в Дагестане появились новые предприятия, вклад которых в общую копилку в итоге позволил республике добиться таких рекордных показателей. Запущенный при Абдулатипове Каспийский завод листового стекла на 99% был построен в период предыдущей команды. Так же был заложен и наполовину построен завод «Мараби». Ну и, наконец, третий серьезный промышленный объект — Авиамеханический завод в Каспийске — к экономической политике Абдулатипова тоже отношения не имеет. Строительство этого предприятия стало логическим завершением программы развития Кизлярского электромеханического завода (КЭМЗ), которая реализуется на нем последние 20 лет. К слову, вклад этих предприятий в общую копилку пока еще очень невелик.

Рост же объемов, о котором любят рассказывать наши чиновники, обеспечен работой всего двух заводов — КЭМЗа и «Дагдизеля». Оба предприятия обеспечили рывок исключительно за счет масштабного гособоронзаказа. Я говорил о благотворном влиянии кризиса на успехи нашей промышленности — это как раз тот самый случай. Как известно, масштабный экономический кризис в России напрямую связан с ее украинской политикой, которая в итоге привела к полному разрыву некогда прочных экономических отношений. На этом фоне КЭМЗ неожиданно оказался в тренде, посколько смог получить заказы сразу на несколько высокотехнологичных изделий, ранее выпускавшихся в Украине. В 2015 году здесь было освоено пять таких изделий, в 2016 — три. В итоге предприятие за три года вдвое увеличило объемы производства. А поскольку КЭМЗ и до этого обеспечивал более половины объемов в промышленном секторе, этот рывок в конечном счете позволил республиканской промышленности продемонстрировать столь стремительный рост.

С «Дагдизелем» же ситуация такая. Пару лет назад Дмитрий Рогозин наконец «дожал» это предприятие, добившись передачи 38% акций федеральному центру. Взамен завод получил гарантии модернизации за счет государства (программа стоимостью около 2 млрд рублей сейчас реализуется), а также долголетний гособоронзаказ, связанный с модернизацией торпед, находящихся на складах Минобороны. А поскольку за долгие годы работы предприятия торпед этих изготовлено много, можно предположить, что завод будет обеспечен заказами достаточно долго.

Вот, собственно, и вся «Новая индустриализация». Справедливости ради следует отметить устойчивую работу в данный период таких предприятий, как завод имени Гаджиева, успешно вписавшегося в программу импортозамещения со своими погружными насосами, а также еще двух-трех дагестанских заводов. Но, повторюсь, 90% объемов обеспечили всего два предприятия-гиганта, которые в итоге и определили нашу промышленную статистику.

Пресловутая «Новая индустриализация» в итоге оказалась всего лишь броским лозунгом, не подкрепленным конкретными делами. В ходе ее реализации республика практически потеряла три ранее стабильных предприятия (ОАО «Русская радиоэлектроника», Избербашский радиозавод имени Плешакова и Кизлярский коньячный завод), а один из недавних лидеров республиканской промышленности — завод «Авиаагрегат» — из-за бездарной политики республиканских властей потерял выгодные заказы и оказался чуть ли не в долговой яме. Исключительно по вине «абдулатиповской» команды в несколько раз сократились объемы перевалки в Махачкалинском морском торговом порту, а само предприятие оказалось в долгах без перспектив выхода из нынешнего тупика. Как результат — промышленный сектор Дагестана так и не смог преодолеть шестипроцентный барьер (именно в 6% вот уже более десяти лет оценивается вклад республиканской промышленности в ВРП).

Теперь об агропроме. По словам наших чиновников, за четыре года производство сельскохозяйственной продукции увеличилось в полтора раза. Поскольку наш агропром, в отличие от «белой» промышленности, практически никаких налогов не платит, проверить корректность данной цифры в налоговых органах невозможно. Но анализ ситуации в некоторых базовых отраслях позволяет сделать вывод, что цифры эти дутые и реальности абсолютно не соответствуют. К примеру, по словам Абдулатипова, в прошлом году республика произвела около 60 тысяч тонн баранины. Средний вес барана у нас — около 20 кг. Чтобы произвести 60 тысяч тонн, необходимо пустить под нож примерно 3 млн голов — больше половины республиканского стада, насчитывающего 5,3 млн голов. Ясно, что с этой цифрой что-то не так. И сильно не так.

Такая же ситуация и по винограду. Официальная статистика уверяет нас, что в 2016 году в республике его собрали более 150 тысяч тонн. Абсолютно точно можно говорить лишь об урожае в 82 тысячи тонн — именно столько сырья переработали в прошлом году предприятия винно-коньячной отрасли. Здесь с налогами все обстоит строго, поэтому корректность этих данных сомнений не вызывает. Другое дело — оставшийся виноград, который вроде бы был частично реализован в республике, а в основном (согласно официальным данным) вывезен в другие регионы России. Начнем с того, что вывозятся за пределы республики в основном столовые сорта, поскольку технические транспортировать практически невозможно. Но вот беда: столовые сорта в структуре наших виноградников занимают менее четверти площадей. Даже если весь урожай столовых сортов (примерно 40 тысяч тонн) был вывезен в российские города, куда в таком случае девалось около 30 тысяч тонн технических сортов винограда?

Ровно такая же ситуация и с «овощной» и «молочной» статистикой — заявленные цифры проверить невозможно, а косвенные данные однозначно свидетельствуют о масштабных приписках.

Несколько лет назад группа «Сумма» планировала построить в Кизляре рисоперерабатывающий завод. Не построила, поскольку в ходе аудита выяснилось, что в республике его реально производится не более 20–25 тысяч тонн, тогда как официальная статистика оценивалала урожай риса в 2013 году в 40 тысяч тонн. В прошлом году агрочиновники отрапортовали о том, что в Дагестане собрано более 76 тысяч тонн «белого зерна». Проценты ежегодного прироста урожая при этом считались от 40 тысяч тонн, якобы собранных в 2013 году. Даже если допустить, что темпы роста соответствуют действительности, на самом деле в Дагестане собрали от 40 до 50 тысяч тонн риса.

Дагестанцы в годы правления Абдулатипова услышали от него много, а увидели намного меньше обещанного. Звучные термины, которые он раз за разом проговаривал, вызывали насмешки специалистов. Чего стоит, к примеру, его заявление о том, что он создал кластеры в виноградарстве. «Кластер», конечно, слово звучное и современное, но дело в том, что подобная форма организации производства в виноградарстве используется не один десяток лет. Именно такие «мелочи» и определяли политику недавнего главы республики.

Все бы ничего, если бы Абдулатипов смог создать команду, способную реально влиять на экономическую политику в республике. Бесконечные перетасовки в министерствах и ведомствах в конечном счете привели к тому, что рядом с главой республики сконцентрировалась команда по большей части недоспецов и дилетантов, основная работа которых заключалась в каждодневном восхвалении Абдулатипова. Самодостаточные специалисты неизбежно воспринимались как возможные конкуренты и моментально изгонялись.

Все правильно. Думать и решать в республике при Абдулатипове мог только один человек, остальные же чиновники обязаны были внимать и исполнять. При этом глава не признал ни одной своей ошибки, виноватыми всегда оказывались нерадивые подчиненные. И не только они. С самого начала Абдулатипов обвинил во всех бедах Дагестана своих предшественников, оставивших ему в наследство «рабскую республику» с убитой промышленностью. Единственным положительным героем, сагу о котором глава Дагестана неутомимо создавал на протяжении всех этих лет, был сам Абдулатипов — умный, проницательный, многогранный и талантливый во всех без исключения областях. Бессребреник и хранитель культуры. Певец и музыкант. Писатель и философ. На мой взгляд, его было слишком много для маленького Дагестана, которому нужен был всего лишь скучный кризисный управляющий, понимающий законы, по которым работает экономика.