ЛИЧНОСТЬ НА СТЫКЕ ДВУХ ЭПОХ

Размышления бывшего оппозиционера о феномене первого и последнего председателя Госсовета РД М.М. Магомедова

Деньга Халидов

Один из журналистов попросил меня как бывшего оппозиционера вкратце рассказать о покойном Магомедали Магомедове. Я ему сказал, что «вкратце» не получится, не тот масштаб личности. «Получится полуправда, а нам это нужно?! И без меня будет полно людей, кто готов о нем рассказать в таком вот ключе», — сказал я ему. На том и разошлись.

Ибо объяснить и понять феномен личности такого масштаба невозможно без учета контекста — исторического и политического, национального и социально-культурного. А этот контекст самый сложный, по всем признакам, среди субъектов РФ именно в Дагестане. Я рассуждаю уже с высоты прожитых лет, накопленных знаний и опыта, в том числе — и опыта общения с покойным. Было и такое, когда он разговаривал со мной на повышенных тонах в августе 1998. Но, странное дело, на него нельзя было обижаться, ибо выговаривал он мне, как своему дальнему родственнику (племяннику, скажем так), который, на его взгляд, «заблудился» и никак не может вернуться на «правильный путь» (!!?). Он меня знал с «нехорошей» стороны» с 1990 г. Я-то считал, что мой путь «правильный» с тех пор, как создал клуб «Перестройка» (в июле 1988, после приезда из Москвы) и привлек в него активных и амбициозных «эм-эн-эс» — своих коллег по Дагфилиалу Академии наук СССР (прежде всего, покойного Аркадия Ганиева и Эдуарда Уразаева).

 

Роль личности в истории: региональные особенности

Тезисно (кратко) мои идеи сводятся к следующим основным моментам, а речь идет о периоде 1990–1998. Дальше не берусь рассуждать, хотя кое-что важное знаю.

Процесс слома системы государственного социализма и построения рыночного капитализма в начале 1990-х (по факту, олигархически-бандитского) оказался трагичен для страны в целом, а для республики — вдвойне из-за тех самых сложностей, которые я перечислил выше. К ним добавилась еще транспортная блокада в 1994–1996 (поезда перестали ездить по территории «независимой Ичкерии», их грабили беспощадно). Но в обществе, в лице его социально и экономически активной части (это без малого 25–35% населения РД) витал Запрос, именно с большой буквы, потому что этот запрос имел много граней: политический (с лозунгом «да здравствует демократия и права человека и народов!!»), экономический (с лозунгом «обогащайся кто как может!»), межнациональный (с лозунгами «межнациональный мир — основа культуры народов Дагестана», «интернационализм — справедливость при распределении должностей и активов РД»).

 Справиться с этим валом запросов не всякий мог. Дагестан к середине 1990-х напоминал такой лоскутный, с множеством узоров, «ковер», который растаскивали на «куски», а сами узоры находились в постоянном «движении», закрывая и перекрывая друг друга. И вот тут проявился характер человека, прошедшего советскую по форме и дагестанскую по сути, школу воспитания и социализации. Я имею в виду М. Магомедова.   

Ни в одном регионе страны не проводилось столько митингов и референдумов, как в Дагестане (в 1990-е г.). Я имею в виду и референдумы на уровне крупных сел. Как «грибы после дождя» стали возникать независимые издания: демократические, исламские, национальные, правозащитные. Ни в одном регионе страны не было столько «партий» и движений (в основном, национальных), как в Дагестане; разумеется — со своими далеко неслабыми лидерами. «А че?! Время такое!» И со всей этой «армадой» новых вождей и просто «охотников» за лаврами, амбициозных журналистов и новоявленных общественных деятелей приходилось находить общий язык. А еще ведь есть отставленная от дел многочисленная партийная (коммунистическая) номенклатура со своим бэкграундом и хорошим опытом управленческой деятельности. Всем надо найти место в новой (еще не капиталистической, но уже давно — не социалистической) конфигурации власти и… собственности. И с этой задачей, как я полагаю, Дед справлялся блестяще. Он умел слушать и слышать самых разных людей: бизнесменов и амбициозную интеллигенцию, религиозных деятелей и… бандитов, новоявленных национальных вождей и журналистов, местных чиновников и высокопоставленных эмиссаров из Центра и т.д. и т.п. По рассказам многих и по личному (маленькому) опыту знаю: никогда он не опускался до оскорблений, щадил самолюбие людей, с которыми общался.

Расскажу такой случай. Август 1998, ситуация предельно напряженная. Кадарская «зона» из трех сел (Карамахи, Чабанмахи, Кадар) в Буйнакском районе уже который месяц, как объявлена «юридически» самостоятельной. Какими бы объективными причинами это ни объяснялось (а они были), это большой вызов государству. Рано или поздно этому надо было положить конец. Желательно без крови.

И тут, на уровне руководства РД в лице Госсовета, было принято решение: начать с лидерами этого анклава переговоры, восстановить институты власти (сельсовет, участковые милиционеры и др.), снять напряжение в республике, в общем. Вместе с членами правительства, включая экс-министра юстиции РД Тажутдина Бижамова (был еще один чиновник, не помню уже), мы поехали на переговоры туда. Я — в качестве эксперта и члена президиума Союза мусульман России (председатель СМР, покойный Надир Хачилаев, к тому времени — экс-депутат Госдумы). Встретились, выработали «механизм» возвращения в правовое поле государства и договорились о переговорах лидеров дагестанского «джамаата» (движения умеренных салафитов) с руководством РД, с участием главы Госсовета.

В назначенный день собрались в Буйнакске: с одной стороны лидеры умеренных салафитов, включая и представителей Кадарской «зоны», с другой — около 5 человек, во главе с главой Госсовета М. Магомедовым. Во встрече участвовали и покойные Магомедсалих Гусаев — министр по нацполитике и Адильгерей Магомедтагиров — министр МВД по РД. Там же был и Т. Бижамов. И тут Дед увидел меня и… возмутился: «Опять вы (Халидов)?! Кто пригласил?» и т.д. (цит. по смыслу). Тут я, без всякой обиды, коротко ответил, что представляю СМР и присутствую как эксперт. Бижамов подтвердил это, сказав, что я участвовал на переговорах в Карамахи. Это подтвердили и представители Кадарской «зоны». Тогда Дед успокоился. Хотя было видно, он остался крайне недоволен. Мог и попросить выйти, поставив условие «или Халидов покидает помещение, или переговоров не будет». Но он этого не сделал, и мы до конца просидели и, наконец, выработали Соглашение. К некоторым его пунктам я также приложил руку (черновик до сих пор хранится в моих архивах). Правда, пункты этого Соглашения быстро были забыты, и виноваты были, насколько мне помнится, обе стороны. Но это уже другой разговор.  

Продолжение следует.