В рамках специального проекта «Солдаты Победы» «Новое дело» рассказывает о малоизвестных страницах Великой Отечественной войны и судьбах наших земляков, сражавшихся на ее фронтах и переживших годы оккупации и плена. Ежегодно мы стараемся охватить максимально возможное количество ветеранов из разных районов республики. Если пять лет назад в Дагестане проживало около тысячи участников Великой Отечественной войны, то сегодня в живых остались всего 230 человек. Возможно, вам покажется, что чей-то рассказ слишком сух и лишен деталей. Но это неизбежное влияние времени: большинству ветеранов за 90, в таком возрасте сложно вспомнить все, что было. Пройдет еще несколько лет, и эти эксклюзивные «обрывки» памяти останутся одним из многих, но оттого не менее ценных свидетельств героизма тех, кто воевал за нашу страну.

Гаджи Мугутдинович Мугутдинов,

102 года, селение Какашура Карабудахкентского района:

— Повестку в военкомат получил в начале войны. Из военкомата колонну призывников направили на вокзал. Погрузились в товарные поезда, и нас привезли на тупиковую станцию Авчала, что находится в 12 километрах от Тбилиси. Здесь была дислоцирована учебная запасная дивизия Закавказского фронта. Всех, кого недавно призвали в армию, отправляли сюда, наспех формировали роты и — на фронт.

Попал в 6-ю армию. Под руководством маршала Семёна Тимошенко участвовали в Харьковской операции весной 1942 года. Бои шли ожесточенные. Сначала шли в наступление, потом держали оборону. Сутками сидели в окопах, отстреливались. Немец был лютый. Обступил со всех сторон, зажал в кольцо. Патроны были на исходе. Потеряли счет дням. В конце концов, нам объявили, что мы в окружении и, пока у нас есть силы и чем обороняться, надо предпринять попытку прорыва. Пошли в наступление. Прорваться не удалось: люди были сильно измотаны. Потерпели сокрушительное поражение. В результате окружения под Харьковом в плен попали около 200 тысяч солдат Советской армии.

Нас погнали в город Остров Псковской области. Вели, как стадо баранов. При проходе через населенные пункты была возможность бежать, были те, кто этим воспользовался. Местные люди всячески прятали беглецов, не выдавали их немцам.

Лагерь был оборудован на территории какого-то бетонного здания. Периметр обнесен колючей проволокой. Через каждый метр стоял немец с автоматом в руках. Это было лето. Спали на бетонном полу. Кормили нас раз в день, давали литр супа. Суп варили из отрубей, жмыха и капусты. К супу прилагался маленький кусочек хлеба с опилками, твердый, как камень. Он больше походил на прессованный кирпич калмыцкого чая. Откусить было невозможно. Ломало зубы. Смачивали слюной и долго пережевывали. На раздачу подходили по трое. Никакой посуды не выдавали. Подставляли свои пилотки. И быстро ели, пока все не пролилось. Случалось, что жидкость практически сразу вытекала и оставалась шелуха и вареная капуста.

В Острове пробыли до зимы. Мучила жажда, воды нам не давали. Просили наших солдат, которые расчищали выгребные ямы и вывозили все на арбе за пределы лагеря, после выгрузки набирать снега. Когда арба возвращалась, становились в очередь за снегом. Никто уже не обращал внимания, что арба в говне, жажда была сильнее. Многие умирали от голода и истощения. Всю траву, какая росла в лагере, съели, но это не утоляло голод.

Среди нас были евреи. Их забирали небольшими группами. Одних заставляли копать самим себе могилы, потом их расстреливали, а другие евреи их закапывали. И их потом так же...

Как-то утром немцы сильно оживились в лагере. Стали суетиться. Позже появился какой-то начальник, ходил, все смотрел. После его отъезда стали лучше кормить. Суп уже был не из шелухи и капусты, а из круп. Хлеба выделяли по 200 граммов на каждого. Кормили дважды в день: утром — суп, вечером — каша. Когда мы немного окрепли, нас стали возить на полевые работы.

Затем перевезли в город Белая Церковь Киевской области, в лагерь военнопленных. Там пробыли недолго. Нас погрузили на товарные поезда и повезли в Германию. Пленных было много — целые эшелоны. В Германии тоже не задержались. В те дни, что мы там пробыли, одни работали в домах зажиточных горожан, другие — на поле. Потом перебросили в Голландию. Там мы грузили на станции большие бревна. Их едва можно было поднять и вдесятером, а мы поднимали впятером. Евреям давали работу потяжелее. После Голландии была Франция. Там мы копали ямы под электрические столбы. Иногда приходили богатые люди, договаривались с начальством, забирали пленных к себе на работу.

Весной 1945 года, когда кольцо вокруг Германии сжималось, немцы погнали нас пешком в Амстердам. Дошли за 22 дня. Освободили нас англичане. Передали советским офицерам. Наши долго допрашивали. Потом выстроили и объяснили, что страна сильно ослабла после войны и нуждается в рабочей силе. Меня и других освобожденных ребят направили на аккумуляторный завод в Комсомольск-на-Амуре. Вернулся домой спустя шесть лет.

Тагир Насрулаевич Тагиров,

96 лет, с. Бухты Гунибского района:

— В 1939 году я женился, через три месяца призвали в армию. Служил на русско-финской границе. Шла Русско-финская война. Летом 1941 года срок моей службы подошел к концу. Перед демобилизацией отправился делать дембельский альбом. Меня вернули, сказали, что война началась. Я был в звании сержанта. Вместе с небольшим отрядом охраняли мост, пока Красная армия отступала. Затем удерживали высоту. За это наградили орденом Красного знамени. Показали наградной лист, но награда так до меня и не дошла. В ходе отступления был ранен в обе ноги. Один из моих солдат, Матюхин, предложил вынести с поля боя. Я отказался. Могли оба погибнуть. А для меня было важно, чтобы мой отец знал, что я геройски погиб. Попросил Матюхина передать весточку домой. Наши войска стали отступать. Немцы добивали раненых. Мне повезло, что в том месте, где я лежал, проходили финны. Они забирали раненых с поля боя и отправляли в лазарет.

Когда встал на ноги, забрали работать на ферму. Нашим переводчиком была русская женщина. Довольно богатая. Владела немалыми землями. Как-то она предложила устроить побег, обещала, что помогут местные партизаны. Тогда в Финляндии действовало партизанское подполье — порядка 15 групп. Условились, что она спрячет в лесу все необходимое — портянки, одежду. Партизаны должны были помочь сесть на поезд, на котором мы могли добраться до фронта. Нас было человек десять. Один отказался бежать. Он же нас и выдал. Финны дождались прихода партизан и схватили всех вместе.

Отправили в концлагерь. Из лагеря удалось бежать к партизанам. Но вскоре фашисты снова схватили и отправили в Германию, в концлагерь Нойенгамме на северо-западе страны. Это скорее была трудовая колония. Вновь прибывших раздевали, осматривали: если «обрезанный», то вели на расстрел. Но не всех: чтобы избежать этого, надо было доказать, что ты мусульманин. Мне тоже грозил расстрел, но повезло. При себе был четырех-угольный амулет. Пригласили пастора, тот подтвердил, что я мусульманин. До конца войны я провел в этом лагере. Мыли посуду и приносили в бараки отходы.

После освобождения нас отправили восстанавливать Донбасс.

А Матюхин, как и обещал, передал весточку родным. Родные долго меня оплакивали. Уже будучи в Донбассе, написал письмо домой. Когда читали письмо, жена спросила, передаю ли я ей привет. Отдельного привета, адресованного жене, в письме не было. Обиделась. Заболела скоротечной чахоткой и умерла через три дня.

Вернулся домой только в 1947 году. Окончил бухгалтерскую школу. Работал учетчиком на кутане. А в 1949-м меня обвинили в предательстве. На допросе рассказал, как попал в плен, объяснил, что был в лагере на общих основаниях, как и другие, и что есть свидетель, который может подтвердить мои слова. В Нойенгамме с нами был выходец из села Мегеб Гунибского района, он тоже попал в плен. Пригласили этого человека. Спросили, знаю ли я его. Мегебца я не узнал. В концлагере все были худые, истощенные, а после войны мы не виделись. На него стали кричать, для чего он обманывает и покрывает предателя.

Мегебца отпустили. Допрос продолжился. К моей голове приставили пистолет. Требовали признания. Я не дрогнул: не раз проходил через это. Когда из комнаты для допроса вышел офицер и оставался только лейтенант, я взорвался: «Когда он, паркетный генерал, отъедал свою харю, я воевал, восстанавливал Донбасс, несколько раз бежал из плена и ни один день не был предателем!». Лейтенант пытался всячески дать понять, что комната прослушивается. Но я был прямым человеком. «Паркетный генерал» все услышал. Сослали в Сибирь. Домой вернулся только в 1957 году.

Рамазан Курбанович Курбанов,

93 года, г. Дагестанские Огни:

— На фронт забрали весной 1943 года. Попал в Смоленск, через который проезжали военные эшелоны. Мы занимались обмундированием солдат, а по ночам я стоял на посту. Как-то у поселка Красный Бор под Смоленском мне с товарищем поручили наладить связь с наблюдательным пунктом. Нашли обрыв, соединили провода. На обратном пути у леса немец стал стрелять из зенитки. Осколок угодил мне в голову. Товарищ не бросил, дотащил до части. Оттуда эвакуировали на «кукурузнике». Три месяца пролежал в военном госпитале города Орехово-Зуево. С таким пустячным ранением домой не отправляли. Снова вернулся на фронт.

Шел 1944-й год. Направили в армию 3-го Белорусского фронта. Участвовал в боях за освобождение Витебска, Минска, Вильнюса.

В феврале 1945 года мы дошли до Восточной Пруссии. С той стороны, где располагалась наша армия, еще лежал снег, а с немецкой стороны уже растаял. 18 февраля 1945 года на окраине города Мельзак в Восточной Пруссии (ныне Пененжно, Польша. — «НД») нас построили, и перед армией выступил генерал Иван Черняховский (командующий армией 3-го Белорусского фронта. — «НД»). Говорил, что скоро мы разобьем фашистов, что впереди Берлин, что победа будет за нами, поднимал боевой дух солдат. Завершив свое выступление, он успел отойти метров 100, как был ранен осколком разорвавшегося артиллерийского снаряда. Через несколько часов майор Крачков сообщил нам, что Черняховский умер.

Нашему отряду дали задание: пробраться к дому с плетеным забором, который располагался между двумя населенными пунктами, и выяснить, сколько на той стороне немцев. Отправились втроем: я, радист и офицер. К нашему приходу в доме уже были наши разведчики. Радист и офицер зашли в дом, я остался во дворе. С одной стороны во дворе был колодец, с другой, у самого торца дома, располагался сеновал. За ним был сарай. Стою, жду офицера с радистом и слышу:

— Рус, рус, сдавайся…

При мне пятизарядная винтовка. Резко развернулся и стрельнул. Убил одного немца. Началась перестрелка. Меня дважды ранило — в пах и сквозное в руку. Я стал отползать. Из дома выбежали товарищи. Офицер тоже получил тяжелое ранение, радист сдался. Разведчики смогли уйти. Несмотря на боль, улучив момент, я побежал. О ранах не думал. Отбежав немного, прыгнул в овраг, а там наши разведчики сидят. Сидим, боимся шелохнуться. Нас легко можно было одной гранатой убить. Подпустили немцев совсем близко и, взяв на мушку, вынудили сдаться в плен. Они спустились к нам в овраг, у них при себе были вещмешки. Стали их обыскивать, нашли консервы, хлеб и карты с обнаженными женщинами. Мои раны кровоточили, нужно было возвращаться к нашим, но идти дальше было небезопасно. Решили дождаться ночи, но я рискнул и, не дожидаясь темноты, пошел к своим.

***

Наши войска шли в наступление. На окраине города Невер мы наткнулись на немецкий лагерь. Город располагался на опушке леса, и дорога к нему была извилистой. Мы ехали со снаряжением, и на последнем повороте перед нами предстала неожиданная картина: при въезде в город на лугу безмятежно отдыхали немцы. С той стороны дорога плохо просматривалась, а для нас они были как на ладони. Немцы не услышали даже шум моторов. Не раздумывая, выгрузили пушку, подготовили снаряды, автоматчики рассредоточились, укрывшись за деревьями в лесу. Машина быстро скрылась за поворотом. Второпях забыли выгрузить панораму наводчика — механизм для наведения артиллерийского орудия при стрельбе прямой наводкой или с закрытых позиций. Раздвинул «штанину» орудия, а под ногами асфальт. Обычно перед стрельбой ножки закапывались в землю, чтобы орудие не запрокидывалось при стрельбе. Медлить было нельзя. Зарядил, залез на орудие, открыл затвор, прицелился по дулу в центр немецкого лагеря и пальнул. Ударной волной меня отбросило в сторону. Около 10 немцев убило, кого-то ранило. Уцелевшие стали разбегаться, хватались за оружие. В бой вступили наши автоматчики.

Оказалось, что это была станция, в помещениях которой хранилось оружие немцев. Мне поручили разрядить немецкие артиллерийские пушки. Они немного отличались от наших — были на колесах и затвор двигался не вправо-влево, как у наших, а вверх-вниз. Орудия были пусты.

Мы окружили город. Он располагался на возвышенности и по периметру был обнесен колючей сеткой. С одной стороны протекала река. Штурмовать его наши войска не спешили. Командир Крачков сообщил, что «завтра» прилетят английские самолеты и будут бомбить город. На следующий день в небе появились два истребителя и несколько четырехмоторных тяжелых самолета. Стали кружить над городом и что-то сбрасывать. Мы решили, что бомбардировка началась, но взрывы не последовали. Вдруг наш командир кричит:

— Стреляй! Это немцы!

Оказалось, что самолеты сбрасывали гуманитарную помощь. Мы стали стрелять из всех орудий. Тяжелые самолеты сбили, истребители улетели. Мы продолжали держать город в кольце. Англичане так и не появились. Спустя несколько дней то тут, то там небольшие группы немцев стали предпринимать попытку прорыва вдоль реки. Уйти никому не удалось. Спустя несколько дней немцы подняли белый флаг. Сдаваться в плен стали даже гражданские. Мы вошли в город.

Это был небольшой ухоженный городок, с улицами, вымощенными речным камнем. Одна из улиц привела нас к большим красивым воротам. Решили, что чей-то дом, вошли, а там кладбище. Пока наши войска въезжали в город, мы ненадолго там остановились. Я стоял, облокотившись у одной створки ворот, мой товарищ — у другой. Вдруг раздался взрыв: одна из машин наехала на мину. На моих глазах товарища убило осколком, меня откинуло взрывной волной.

Али Баладжаевич Алиев,

94 года, с. Дарваг Табасаранского района:

— Ушел на фронт в июне 1942 года. Служил пехотинцем в 509-м стрелковом полку 236-й стрелковой дивизии. Дивизия в составе 18-й армии вела бои на Кубани и на Северном Кавказе. С конца сентября 1942 года 236-я стрелковая дивизия под командованием Никиты Чувакова участвовала в тяжелых боях на Туапсинском направлении против дивизионной группы генерала Ланца. В первые же дни Туапсинской оборонительной операции получил ранение — осколок артиллерийского снаряда угодил в ногу. Остался жив благодаря товарищу. Он тащил меня на себе два километра. Дотащил до села, там меня забрали санитары. В госпитале ампутировали ногу. К военной службе я был не пригоден, и в 1943 году меня демобилизовали.

Баху Гаджиевна Лукманова,

93 года, Махачкала:

— Когда началась война, нас с мужем забрали в Хасавюрт копать окопы. Тяжелый, изнурительный труд. Там же в числе других получили повестку о призыве на фронт. Приехали в военкомат, забирали всех мужчин, меня оставили. Я написала заявление, просила зачислить меня добровольцем в ряды Красной армии. В 1943 году пришла повестка. Направили работать в госпиталь в Махачкале. Он располагался на территории нынешней школы №5. Раненых было много. Провела в госпитале 10 месяцев, заболела желтухой, вернуться не разрешили, боялись вспышки инфекции. После выздоровления осталась работать в сельской больнице.

Муж — Муртузали Адзиев — принимал участие в боевых действиях при обороне Кавказа. Четырежды был ранен. Последнее ранение оказалось серьезным, врачи хотели ампутировать ему руку, но он не позволил. В октябре 1944 года его комиссовали.

Джамал Сейидов,

92 года, с. Дарваг Табасаранского района:

— В сентябре 1943 года нас, новобранцев, отправили в Грузию, в город Гори. После краткосрочных курсов обучения погрузили в товарные вагоны и отправили в Одессу.

Служил пехотинцем в составе 4-го Украинского фронта. Участвовал в сражениях за освобождение Украины, южных районов Польши и значительной части Чехословакии, Австрии, Румынии, Венгрии.

Помню первый бой. Это был ад. Пули свистели над головой, казалось, высунешься из окопа, и тебя убьет. Вначале было страшно, потом привык.

В 1944 году получил осколочное ранение в левое бедро. Это было в Австрии. Шли в наступление, освободили четыре города. Нас бомбили без передышки. Один из осколков угодил в ногу.

Победу встретил в Вене. В честь Победы всем раздали по килограмму сахара.

После войны проводили зачистку освобожденных территорий.

Из Австрии направили в город Папа на западе Венгрии. Пробыл там до 1949 года.

Нежметдин Казиевич Агамирзоев,

91 год, г. Дагестанские Огни:

— После окончания семилетки поступил в Дербентское педагогическое училище. До призыва в армию работал старшим пионервожатым в школе, учетчиком в колхозе, секретарем Зидьянского сельсовета и военруком в школе.

В октябре 1944 года записался добровольцем на фронт и после двухмесячных курсов военной подготовки был направлен в разведроту 231-го стрелкового полка 73-го корпуса 1-го Белорусского фронта. Участвовал в освобождении Белоруссии, Польши, однако воевать пришлось недолго. В феврале 1945 года в числе отобранных на ускоренные курсы по подготовке офицеров поступил в Бакинское пехотное училище. Окончил с отличием и дальнейшую службу проходил в 216-й стрелковой дивизии 4-й армии Краснознаменного Закавказского военного округа. В том же году назначили командиром учебного взвода полковой школы, а в 1952 году — командиром разведроты 665-го стрелкового полка.

Элихан Элиханович Надыров,

91 год, с. Ерси Табасаранского района:

— Призвали в декабре 1944 года, но на фронт отправили только в апреле 1945 года. Как и всех новобранцев, погрузили в товарняк и повезли в Грузию. Обучался в артиллерийских подразделениях. По завершении учебы отправили в Чехословакию. Там определили в пехотную часть. Я был маленького роста, гимнастерка на мне как платье висела. Дали винтовку старого образца. А она почти с меня ростом. Повесил на плечо, приклад чуть ли не в землю упирается. Один боец — украинец — даже подшучивал: «А ну-ка, — говорит, — выстрели». Я прицелился, а дуло вниз смотрит, не могу поймать равновесие. Но потом научился. Война всему учит.

Освободили один небольшой городок. Приехал командующий дивизии. Нас выстроили. Командующий спрашивает:

— У кого какие жалобы?

Сделал шаг вперед.

— У меня есть.

Командующий подошел ближе.

— Какая?

— Пять месяцев проходил обучение в запасных частях артиллерийского полка, — говорю ему, — а меня определили в пехоту, а я не знаком с ближним боем, винтовка для меня велика.

— Кто еще обучался на артиллериста? Шаг вперед! — крикнул командующий.

Вышел еще один боец. Нас направили в другое подразделение — 243-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион 373-й стрелковой дивизии. При дивизионе были две гаубичные артиллерийские батареи с 76-милиметровыми пушками. Когда перебросили в горную местность на границе с Австрией, приходилось запрягать шесть лошадей, чтобы тащить одну пушку. И те в сырую погоду не справлялись. С гор открывалась прекрасная панорама. Ночью 8 мая 1945 года началась стрельба, небо озарилось. Казалось, будто разом стреляют из всех орудий. Думаем: что такое? Командир дивизиона связался со штабом. Ему ответили: «Победа!». Но наша победа в горах пришла только 11 мая.

В июне дивизион расформировали. Часть бойцов направили в Японию, остальных передали в 692-й артиллерийский полк. Вплоть до осени мы оставались в Чехословакии, потом нас направили в Австрию. Зимой 1946 года — в Венгрию, а осенью — в советские оккупационные войска в Германии. Служил вплоть до 1950 года.

Гамзат Гаджиевич Кайтмазов,

91 год, с. Белиджи Дербентского района:

— Ушел на фронт добровольцем в 1944 году. Принимал участие в боях в составе 1-го Украинского фронта. Сражался за освобождение Варшавы.

Весной 1945-го подошли к Берлину. Наши танки форсировали реку Хафель и вошли в город. Немцы встретили сильным огнем. Оборонительные пункты были рассредоточены по всему городу. На улицах то тут, то там были выстроены мощные баррикады. Вслед за танками пошла пехота. Молодых бойцов закрепляли за старослужащими и небольшими отрядами — штурмовыми группами — отправляли зачищать город. Наш отряд наткнулся на прячущуюся группу немецких солдат. Окружили, сжали в плотном кольце, им ничего не оставалось, как сдаться. Берлин пал под натиском советских войск.