Подойдя к машине, я обратился к водителю.
Он, напрягшись, высунул ухо в окно и громко спросил:
— Че?
— Убавь музыку, а то мы не слышим друг друга! — ответил я.
Он крутанул регулятор громкости своей магнитолы, и машина перестала дребезжать.
Вопросительно посмотрев на меня и нервно шевеля пальцами, он снова спросил:
— Че?
— Брат, салам алейкум.
— Ваалейкум салам, — нервно ответил он, как будто я оторвал его от очень важного дела.
— Брат, я хотел сделать тебе наставление.
— Че за? — спросил он, жуя жвачку со скоростью, как мне показалось, 5-6 жевков в секунду.
— Брат, я заметил, что ты бросил мусор на дорогу, это...
— И че? — он опустил окно и высунул из него нос, чтобы убедиться, что выброшенная салфетка на асфальте.
Увидев ее, он успокоился, и поднял нос, вопросительно глядя на меня. А я стою, чудак такой, и наивно пытаюсь завести разговор с нарушителем.
— Брат, это нехорошо. Ведь ты бы не стал бросать мусор у себя дома или во дворе?
Видать, вибрация моего голоса «всколыхнула» его мозг. Это было заметно по волнам, перекатывающимися по его сморщенному лбу, отчего приходили в движение его пельменевидные уши, и амплитуда жевания жвачки резко изменила свою частоту.
Он ответил, посмотрев на улицу:
— Где ты здесь видишь эти штуки, куда бросать?
— Я обычно в машине держу пакет, куда складываю мусор, потом, доехав до мусорных баков, выбрасываю мусор туда. Что тебе мешает так же поступать? Если мы все будем сорить, во что город превратится?
— А че, я, что ли, должен порядок наводить?
— Ну, ты можешь, как минимум, перестать сорить. Ты, я, мы должны стать примером, ведь это же наш город, наша республика...
Он не на шутку задумался и практически перестал жевать, но ему было неудобно сейчас что-то менять, и я протянул ему руку и сказал:
— Брат, пусть тебя не задевает то, что я — бородатый мужик в тюбетейке — подошел к тебе и сделал замечание. Я тебе лишь блага желаю.
Он долго думал, но пожал-таки мою руку, а я сказал:
— Не утруждай себя, брат. Я уберу ее сам, но впредь постарайся не сорить.
Наклонившись, я поднял салфетку, брошенную им изо окна, и пошел к своей машине.
Мой собеседник смущенно стал говорить:
— Брат, оставь, не надо, оставь...
Но я уже был далеко. Я сел в машину и выехал со стоянки. Проезжая мимо, я взглянул на него и увидел его четкий профиль, напоминающий изображение Цезаря на древнеримской золотой монете. Он сидел, уставившись перед собой, и его мучил один единственный вопрос: «Что это было?».