Белла Гадисова, побывав с дочерью в Республиканском ортопедо-травматологическом центре им. Н.Ц. Цахаева, обратилась в «Новое дело» с претензиями в адрес медиков и персонала лечебного учреждения.

«Моя дочка, 36-летняя Индира Гасанова, 6 августа упала с третьего этажа частного дома через люк на второй этаж, а оттуда по бетонной лестнице скатилась на первый этаж. Ее муж не сразу обратил внимание на шум, и она некоторое время пролежала без сознания. Когда увидел ее, он, чтобы сэкономить время, не вызывая скорую помощь, сам отвез ее в Республиканский ортопедо-травматологический центр им. Н. Ц. Цахаева (РОТЦ), потому что голова у нее была в рассечениях и все лицо в крови. Когда я приехала в больницу, ей как раз накладывали швы, а потом вывели из процедурной палаты и сказали самостоятельно подняться на второй этаж. То есть человек упал с немалой высоты, он еле стоит на ногах, весь бледный, находится в шоковом состоянии, но его не поднимают на каталке, а говорят подняться самостоятельно.

Я ухаживала за дочерью все десять дней в больнице. После пребывания в отделении травматологии РОТЦ у нас остались претензии к врачам и медсестрам отделения. Основные претензии — к заведующему отделением. Потому что если он не требует, то и персонал работой заниматься не будет. Это, на мой взгляд, полностью его упущение. Или он сам ждет от каждого пациента денежную благодарность? В таком случае чего можно ждать от других врачей? Вообще, все диалоги между пациентами и персоналом больницы проходили в таком духе, будто какие-то люди пришли на рынок и мучают продавца, чтобы в итоге ничего не купить...

Дочку уложили в палату и сказали, что ей сделали рентген всего тела и все нормально, но в итоге оказалось, что сделан лишь рентген головы. Когда пришел хирург, я рассказала ему об этом, и потом уже в палату пришла медсестра с рентген-аппаратом и с такой смущенной улыбкой очень нежно и вежливо прямо на койке сделала рентген спины и грудной клетки. Хирург осматривал ее, спрашивал, что болит. Дочка жаловалась на боли в брюшной полости, на затрудненное дыхание, и понятно было, что надо сделать УЗИ, но врач сказал, что у них в больнице вообще нет аппарата. Я возмутилась: как это в травматологии нет аппарата УЗИ? На что он ответил, что на самом деле есть, но специалист в отпуске, а сейчас уже конец рабочего дня плюс выходной, и она, даже если ее попросить, не придет. Почему в таком центре нет круглосуточного УЗИ-специалиста, как в любой цивилизованной больнице?

Я спросила, как тогда быть, что делать. Хирург сказал, что есть платные специалисты, и предложил мне самой поискать. Но как я, находясь в больнице, найду специалиста? Потом он дал мне два номера, которые не отвечали. А время шло. После нескольких просьб он все же позвонил со своего телефона, и оба врача отказались прийти, сославшись на занятость. У меня возникло желание забрать своего ребенка и просто поехать в другую больницу, но она была настолько бледной и обессиленной, что я не решилась. После моих преследований тот же хирург предложил сделать ревизионную операцию: через разрез в животе посмотреть есть ли разрывы внутренних органов. Для этого у нее взяли кровь на анализ, и оказалось, что гемоглобин со 120 упал до 85. Как бы уговаривая, хирург сказал, что ревизионная операция хоть и не длительная, но болезненная процедура, которую делают под местным наркозом, и вообще это крайняя мера, и было бы лучше сделать УЗИ. Предлагаю ему сделать хотя бы компьютерную томографию:

— Вы лежите такой спокойный, а там моя дочка болеет, дышать не может, у нее внутри все болит.

— Что вы теперь мне предлагаете делать?

— У вас же, оказывается, есть компьютерная томография. Почему вы изначально не предложили мне ее сделать?

— Вы предлагаете убить комара атомом? Вам же сделали рентген тела, и она уже получила излучения, а КТ дает еще более сильные излучения, и это опасно для нее.

Уже не зная, что говорить и делать, я села на этот диван и рассказала, что совсем недавно у нас умерла молодая родственница, мать четверых детей, в Городской клинической больнице № 2 от того, что ей вовремя не поставили несчастную кислородную маску. Сказала, что, если с моей дочкой что-то случится, я этого так не оставлю. После этих слов у него в душе что-то екнуло, может быть, и он предложил пойти со мной к Индире и опять взять у нее кровь на гемоглобин. Пока мы спускались, выяснилось, что медсестра уже взяла анализ крови: гемоглобин упал еще на десять пунктов. Через некоторое время повторили анализ – упал еще на пять делений. Тут уже стало очевидно, что она не просто жалуется на состояние.

Я уже не могла себя сдерживать и сказала хирургу, что готова заплатить за все: «Я пришла с улицы, и у меня с собой нет денег, но я никуда не убегу и буду платить за все. Сделайте что-нибудь, спасайте ребенка!». После этого — не знаю, было ли это связано с тем, что я сказала, или нет, — они взяли разрешение на ревизионную операцию и увезли ее в операционную якобы на полчаса, но на самом деле прошло около двух часов. Выходит оттуда к нам медсестра и говорит мне: «Мы проверили, все нормально. Разрывов нет, все чисто, и сейчас вывозим в палату».

У Индиры из бока торчали силиконовые трубочки, которые были выведены к бутылочке. Дочка была совсем бледной, а из трубочек текла розовая жидкость, которая постепенно темнела. Медсестра отвела меня в сторонку и полушепотом убедила меня в том, что разрывов печени не было, но они выкачали из брюшной полости чуть ли не стакан крови. В ответ на мое удивление она сказала, что это, скорее всего, капилляры полопались и оттуда все вытекло. Мне это показалось очень странным. Некоторое время спустя из трубочек, как из крана, потекла густая кровь, а Индира стала бледная, как мертвец. Я позвала врача. Прибежали медсестры, уложили дочку на кушетку и повторно увезли в операционную палату, чтобы «просто посмотреть и самим убедиться».

Там они пропали где-то на два часа, после чего вышла операционная медсестра сообщить, что Индира находится в очень тяжелом состоянии и планируется серьезная операция. То есть все это время с ней было все нормально, а теперь серьезная операция... Тут же отделение «зажило»: начали с других этажей спускаться врачи, заносили что-то в операционную, выбегали оттуда с чем-то. Потом сообщили, что у нее большая потеря крови и нужна донорская кровь. За ней в Центр переливания крови поехали моя вторая дочка с мужем и медсестрой. А меня с зятем позвали в предоперационную и попросили подписать бумажку. Как мы поняли, это было согласие на наркоз, а оказалось, что это документ о том, что мы не имеем претензий к врачам. Я подписала, но сказала, что, если моего ребенка не вывезут оттуда живым, я сделаю все, чтобы наказать виновных. Все это длилось часов пять. В итоге оказалось, что у нее вся печень была в разрывах и ее собрали в саморассасывающуюся сеточку, чтобы закрепить. Индира пролежала в реанимации три дня, и, к счастью, там была дежурная медсестра Асият, которая смотрела за ней, как за родной дочерью, заведующий реанимационным отделением заходил, интересовался здоровьем. Когда перевели в отделение травматологии, то история начала повторяться: никто к нам не подходил, и только на шестой день я узнала, что у нас есть палатный врач — заведующий отделением Алиасхаб Гасанов.

В травматологическом отделении очень грубый персонал, до ужаса некомпетентные медсестры, которые путали уколы пациентов и со смехом об этом рассказывали. У дочери после операции сильно болела рана, и я пошла к дежурному посту попросить сделать ей обезболивающее. Там одна девушка в новой одежде и туфлях танцевала, кружилась, а другие в медицинских халатах смотрели и веселились. Я спрашиваю: «Кто медсестра? Моей девочке нужен укол». Нашей медсестрой оказалась танцующая девушка, которая, хохоча, сказала, что сейчас придет и сделает. Через полчаса я вернулась напомнить, что рана все еще болит. Наткнулась на ту же картину с танцами, и меня опять отправили обратно: «Сейчас, сейчас сделаю». Так вот, эта медсестра, имя и фамилию которой я, к сожалению, не запомнила, тянула с 14:30 до 16:00 и в конце своей смены спокойно ушла. Естественно, я была очень возмущена, и другая медсестра с одолжением пришла и так сделала этот укол, что у дочери до сих пор шишка и синяк там.

Были там и хорошие медсестры, например, Соня, в дежурство которой я радовалась. Она была очень обязательным и грамотным специалистом.

Кроме того, с нами в палату уложили женщину с переломом руки, состоящую в психиатрической больнице. Да простит меня Аллах, я против этой женщины ничего не имею, но она была совершенно неадекватная, бросалась на нас и на всех посетителей. У нее, видимо, болезнь такого характера: она круглые сутки ругалась сама с собой или с нами, тыча руками в лицо. Мы ничего не говорили, терпели, но когда однажды мне было необходимо уйти домой на ночь, дочка боялась остаться с ней наедине, и я пошла к заведующему Гасанову. Он даже слушать меня не захотел и вывел из кабинета. Потом я пошла к медсестрам с просьбой перевести ее в другую палату, потому что буду переживать. Они тоже сказали: мол, чего вы от нас хотите, почему вы ставите нам свои условия? У меня было неотложное дело, и я была вынуждена все равно уйти, а дочка ту ночь провела, сидя в коридоре. Уже после этого я пошла просить выписать своего ребенка под свою же ответственность.

К хирургу у меня претензий нет, он пять часов боролся за жизнь моей дочери и провел операцию успешно. Вообще, там говорили, что нам повезло, что мы попали именно к нему, потому что он у них лучший. После того как дочку перевели в палату, он приходил с медсестрой из другого отделения, которая меняла повязки на ране. Из самого отделения травматологии РОТЦ так никто и не подошел к нам.

От того же хирурга через пару дней мы узнали, что после такого рода операций в обязательном порядке надо три дня ставить капельницы «Эссенциале». Ну, само собой этих капельниц в отделении не оказалось, и мы купили их. Сообщила медсестрам, что они у нас есть и их надо прокапать, но еще два дня никому это не было нужно, говорили, что у них нет назначения. В итоге медсестра из другого отделения в обеденный перерыв прибежала навестить Индиру, увидела на тумбе этот раствор и удивилась, что он до сих пор не прокапан. Так вот все три дня она приходила и сама капала эти капельницы.

Прошу Минздрав республики и Территориальный ФОМС Дагестана обратить внимание на озвученные мной сведения и принять меры».