История Дагестана

Патимат Тахнаева

Мы продолжаем серию публикаций об истории Дагестана и о дагестанцах, вошедших в историю.

«Кавказский мир…»

МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И ВЫМЫСЛОМ:

ИМАМАТ ШАМИЛЯ ПОД РОССИЙСКИМ ПРОТЕКТОРАТОМ (1855–1856 гг.).

«Неизвестная» или «несуществующая» страница истории имамата

Примечательно, что до 1996 г. «мирный план генерала Муравьева» не был известен советским и российским историкам. В частности, авторы исследований Н. И. Покровский «Кавказские войны и имамат Шамиля» (1938), С. К. Бушуев «Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля» (1939), Р. М. Магомедов «Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля» (1939) не упоминали о нем. Похоже, о «мирном плане генерала Муравьева» не подозревали еще около полувека — во всяком случае, в 1956 г. он прошел мимо внимания ведущих дагестанских историков Г.-А. Даниялова, Х.-М. Хашаева, В. Г. Гаджиева, Х. Х. Рамазанова, выступавших на сессии Дагестанского филиала АН СССР «О движении горцев под руководством Шамиля», прошедшей в тот год в г. Махачкале. Этот план не был упомянут и в первом советском обобщающем академическом труде по истории северокавказских народов «История народов Северного Кавказа (конец XVIII в. — 1917 г.)», опубликованном в 1988 г. Этот вопрос в течение десяти лет не попадал в круг исследовательского внимания Ю. У. Дадаева, автора двух монографий «Государство Шамиля. Социально-экономическое положение, политико-правовая и военно-административная система управления» (2006) и «Государственное образование (имамат) Шамиля: органы власти и управления» (2015).

В 2007 г. вышла монография современного российского историка В. М. Муханова «Покоритель Кавказа князь А. И. Барятинский», в которой автор в многостраничном параграфе «Полемика о методах покорения Северного Кавказа в середине 1850-х гг. и участие в ней князя Барятинского», исследовав проблематику вопроса по архивным источникам (ОР РГБ, РГВИА, ОПИ ГИМ, РГИА), установил, что в 1854–1855 гг. кавказское командование не вело мирные переговоры (ни тайные, ни явные) с имамом о «признании Россией имамата самоуправляемой областью» или «признании Шамилем протектората России над Имаматом» и не заключали с ним какие-либо «мирные соглашения».

Откуда взялся «протекторат»?

Как выяснилось, намного ранее научной общественности в конце 1960-х гг. о загадочном «миротворческом плане  генерала Муравьева» сообщал советский писатель Н. А. Задонский в историческом романе «Горы и звезды. Жизнь Н. Н. Муравьева» (сам автор называл свое произведение «документальной исторической хроникой»). В пересказе Задонского «мирный план генерала Муравьева» заключался в следующем: «Начать немедленно мирные сношения с Шамилем, добиться на первый раз хотя бы временного, на определенный срок, прекращения военных действий. Затем убедить Шамиля в преимуществах и выгодах русского покровительства и, в конце концов признав Шамиля властителем горцев, возможно, создать в Дагестане некий протекторат во главе с ним». Задонский писал о «широкой программе действий» генерала Муравьева, включавшей в себя, в том числе, «учреждение на пограничной черте базарных пунктов, куда бы горцы могли приезжать для размена своих товаров и для торговли с русскими промышленниками». Роман был заявлен автором как документальный труд и при изложении «мирного плана генерала Муравьева» он, в отличие от историков, приводил ссылку на источник — известную по публикации 1882 г. переписку генерал-майора барона Л. П. Николаи, командира Кабардинского пехотного полка, дислоцированного в Хасавюрте, и Джамалуддина Шамиля, находившегося в Ведено (1855–1856 гг.). Складывается впечатление, что дагестанские историки находились под впечатлением романа Н. Задонского, поскольку слово «протекторат» впервые появляется именно в романе — в упомянутом источнике его нет.

Разумеется, Н. Задонский как писатель мог позволить себе выйти за пределы возможностей источника. Он писал о доверительной встрече генерала Муравьева и поручика Дж. Шамиля, якобы состоявшейся перед их отправлением на Кавказ. И, когда вступили в права законы художественного жанра, автор уверенно выводил: «Убедить молодого сына Шамиля, поручика русской службы, что новый наместник, всегда доброжелательно относившийся к горцам, не собирается воевать с ними и разорять их аулы, если они первые не подадут к тому повода, убедить в том, как необходимо для всех, и прежде всего для Шамиля, прекращение военных действий, было нетрудно. Джемал-Эддин всей душой был на стороне Муравьева и со слезами на глазах поклялся, что будет постоянно воздействовать на отца в нужном направлении. В искренности его можно было не сомневаться. И Джемал-Эддин сдержал слово, данное Муравьеву». Между тем, сам Джамалуддин с большим удивлением узнал о своей миротворческой миссии от горцев, уже находясь в Ведено. Об этом открытии он с нескрываемой иронией сообщал барону Л. П. Николаи в письме от 7 сентября 1855 г.: «Между ними распространился слух, что меня нарочно прислали сюда, чтобы их подчинить русским». В завершение истории Задонский продолжал так же уверенно писать не менее сомнительное: «Открытые на пограничной черте обменные пункты и базары, где горцы беспрепятственно встречались с русскими, укрепляли дружеские их отношения. …Грозный имам Шамиль думал о сближении с русскими, одобряя в душе план Муравьева…». Здесь необходимо отметить, что приведенные автором ссылки (переписку барона Николаи, мемуары генерала Муравьева), не совсем соответствовали фактам, изложенным в романе. Позже, в 2001 г., литературный опыт Задонского с «протекторатом» России над имаматом как неоспоримым историческим фактом повторил другой писатель, Ш. М. Казиев в романе «Шамиль».

Переписка барона Л. П. Николаи и Джамалуддина

Между тем основной источник, давший основание писателю Задонскому рассуждать о «протекторате России над имаматом», — переписка командира Кабардинского пехотного полка генерала барона Л. П. Николаи и сына имама, Джамалуддина (шестнадцать писем, написанных с мая 1855 г. по сентябрь 1856 гг.), — частью были опубликованы еще в 1882 г. в «Русской старине» и, спустя чуть более полувека, в 1937 г. востоковедом Г. В. Церетели в научном сборнике. Но, как было отмечено израильским исследователем М. Гаммером, автором исследования «Мусульманское сопротивление царизму и завоевание Чечни и Дагестана» (1998), эти публикации «советские историки оставили без внимания».

Обратимся в поисках «мирного плана генерала Муравьева» к переписке барона Николаи и Джамалуддина. Она восходила к известным событиям марта 1855 г., когда проходил обмен грузинских княгинь на сына имама Шамиля, переговоры несколько затянулись и в ожидании предстоящего обмена прибывший из Петербурга Джамалуддин около трех недель находился в Хасав-Юрте — в доме генерала барона Л. П. Николаи. Между хозяином и гостем установились дружеские отношения, положившие начало их переписке.

Первое письмо Джамалуддина из Ведено — первые надежды командования на прямой контакт с имамом. Спустя неделю после состоявшегося обмена, 17 марта 1855 г. начальник главного штаба войск на Кавказе генерал князь А. И. Барятинский писал барону Л. П. Николаи: «Последнее ваше письмо меня очень заинтересовало, во-первых, подробностями, которые оно содержит об освобождении наших княгинь и, затем, описанием отношений, как бы дружественных, которые установились между вами и имамом. Сообщите мне доверительно, какую вы питаете возможность извлечь пользу из этих сношений? Это письмо ваше я прочитал начальству, и что оно возбудило живой интерес». И, самое главное, князь Барятинский прилагал письмо, которое главнокомандующий генерал Н. Н. Муравьев передал ему «для отправления, к сыну Шамиля» через барона Николаи. Но на последнем князь Барятинский не настаивал и писал, что оставляет последнее «на личное усмотрение, поступите как признаете за лучшее». Тем не менее спустя месяц, 18 апреля 1855 г., князь Барятинский спрашивал барона Николаи о том, как продвигаются дела по установлению «добрых отношений с имамом»: «Сообщите мне сведения о ваших действиях, касательно важного дела, о котором я вам писал в своем последнем письме». Ставил барона Николаи в известность, что теперь докладывает его письма «главнокомандующему, который читает их с большим любопытством и посылает копии с них военному министру для представления на высочайшее воззрение…».

Барон Николаи ответит на письмо князя Барятинского только 27 апреля 1855 г. Ничего существенного в их «важном деле» не происходило: «Не имею ничего нового вам сообщить по делу, порученному вами моему особенному вниманию и попечению». Он продолжает оказывать небольшие личные услуги Джамалуддину и наблюдает за имамом: «Не могу сказать, чтобы я успел сделать шаг вперед к цели, которую преследую и полагаю, что известная личность [Шамиль] и не подозревает еще, что я преследую определённую цель. Пока я ограничиваюсь поддержанием дружеских отношений с сыном, оказывая ему некоторые небольшие услуги, и слежу за тем, как таковые принимаются его отцом». И далее: «Полагаю, что таким способом может установиться нечто вроде сердечного согласия, сперва личного между им и мною, которое при благоприятных обстоятельствах может привести к чему-либо прочному». Автор не скрывал, что сомневается в конечном положительном результате: «Полагаю, это единственный путь, которому нужно следовать, и что такой обмен добрых отношений сам собою поведет к чему-либо более существенному, если действительно таковое может быть достигнуто».

В начале мая 1855 г. князь Барятинский на время покидает Кавказ. О дальнейшем продвижении «важного дела» главнокомандующий генерал Муравьев будет узнавать через военного чиновника А. П. Николаи, брата барона Л. П. Николаи, обязанного представлять их переписку «в подлиннике в собственные руки генерала Муравьева». В письме от 20 мая 1855 г. А. П. Николаи писал в Хасавюрт брату Леонтию Павловичу, что «главнокомандующий весьма доволен направлением, данным этому делу, которое удостоилось одобрения его величества; что особых инструкций в подобном деле давать он почитает неудобным, полагаясь вполне на благоразумие и осторожность бар. Л. П. [Николаи], что первая забота барона Леонтия Павловича должна состоять в том, чтобы горского соседа удерживать от враждебных действий до того времени, пока …наши действия на турецкой границе и в Крыму примут благоприятный поворот».

«Удерживать»? В ответном письме от 2 июня 1855 г. барон Николаи писал, что у него все по-прежнему: «Мои отношения к Шамилю имеют пока только характер личный, они возникли во время обмена пленных…не делая пока решительного шага, надеюсь сколько-нибудь успеть, если успех вообще возможен, но теперь еще ничего положительного обещать не могу». «Нет сомнения, что личные интересы Шамиля должны были побуждать его воспользоваться настоящими обстоятельствами для принесения покорности, на условиях, для него выгодных; думаю, что он обладает достаточной прозорливостью, чтобы это понять. …Как истинный мусульманин он не отказывается от надежды, что могущественная коалиция, с которой Россия ведет борьбу, восторжествует во славу ислама. …Все известия из гор сообщают единогласно, что Шамиль намеревается после байрама, предпринять движение в больших размерах…». Барон Николаи, в отличие от своих тифлисских и петербуржских адресатов, не обольщался напрасными надеждами. Месяцем ранее, в мае 1855 г. Ему писал Джамалуддин, что турецкий султан «Абдул-Меджид прислал брату, Кази-Магома, знамя …медаль… сверх того еще чин паши. Отцу же обещано, по взятии Тифлиса, короля Закавказского...». Что мог предпринять барон Николаи в такой ситуации, чтобы «удерживать горского соседа от враждебных действий»?

Между тем, «горский сосед» пока вел себя на удивление спокойно. Подлинная причина военного «бездействия» имама Шамиля в 1855 г. заключалась далеко не в неких «мирных соглашениях», заключенных между имамом и кавказским командованием на период Крымской войны. Осенью 1859 г. имам Шамиль сам рассказал о той причине военному историку, полковнику генерального штаба Д. И. Романовскому: «В 1853 и 1854 г. я беспокоил вас довольно, но вместо всякой благодарности я постоянно получал из Константинополя замечания, что делаю свои нападения или не вовремя, или не туда, куда следует. Вследствие того, в 1855 г. я ограничился только уведомлением в Константинополь о полной готовности моей безотлагательно двинуться тогда и туда, куда мне будет указано, но что до получения этого указа ограничусь сборами, и сам никуда не двинусь. Никаких указаний я после этого не получал, потому и вся моя деятельность в 1855 г. ограничилась одними сборами». Чуть позже, в июле 1860 г., этот рассказ со слов имама подтверждал и полковник А. Руновский. Таким образом, утверждения дагестанских историков о том, что «в 1855–1856 годы не выстрелило ни одно ружье по периметру имамата» вследствие некоего «перемирия с российской империей», выглядит по меньшей мере неубедительно. Имам Шамиль, судя по источникам, о существовании подобного «перемирия» не подозревал.

Н.Н. Муравьев

«Неизвестная» или «несуществующая» страница истории имамата

Примечательно, что до 1996 г. «мирный план генерала Муравьева» не был известен советским и российским историкам. В частности, авторы исследований Н. И. Покровский «Кавказские войны и имамат Шамиля» (1938), С. К. Бушуев «Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля» (1939), Р. М. Магомедов «Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля» (1939) не упоминали о нем. Похоже, о «мирном плане генерала Муравьева» не подозревали еще около полувека — во всяком случае, в 1956 г. он прошел мимо внимания ведущих дагестанских историков Г.-А. Даниялова, Х.-М. Хашаева, В. Г. Гаджиева, Х. Х. Рамазанова, выступавших на сессии Дагестанского филиала АН СССР «О движении горцев под руководством Шамиля», прошедшей в тот год в г. Махачкале. Этот план не был упомянут и в первом советском обобщающем академическом труде по истории северокавказских народов «История народов Северного Кавказа (конец XVIII в. — 1917 г.)», опубликованном в 1988 г. Этот вопрос в течение десяти лет не попадал в круг исследовательского внимания Ю. У. Дадаева, автора двух монографий «Государство Шамиля. Социально-экономическое положение, политико-правовая и военно-административная система управления» (2006) и «Государственное образование (имамат) Шамиля: органы власти и управления» (2015).

В 2007 г. вышла монография современного российского историка В. М. Муханова «Покоритель Кавказа князь А. И. Барятинский», в которой автор в многостраничном параграфе «Полемика о методах покорения Северного Кавказа в середине 1850-х гг. и участие в ней князя Барятинского», исследовав проблематику вопроса по архивным источникам (ОР РГБ, РГВИА, ОПИ ГИМ, РГИА), установил, что в 1854–1855 гг. кавказское командование не вело мирные переговоры (ни тайные, ни явные) с имамом о «признании Россией имамата самоуправляемой областью» или «признании Шамилем протектората России над Имаматом» и не заключали с ним какие-либо «мирные соглашения».

Откуда взялся «протекторат»?

Как выяснилось, намного ранее научной общественности в конце 1960-х гг. о загадочном «миротворческом плане  генерала Муравьева» сообщал советский писатель Н. А. Задонский в историческом романе «Горы и звезды. Жизнь Н. Н. Муравьева» (сам автор называл свое произведение «документальной исторической хроникой»). В пересказе Задонского «мирный план генерала Муравьева» заключался в следующем: «Начать немедленно мирные сношения с Шамилем, добиться на первый раз хотя бы временного, на определенный срок, прекращения военных действий. Затем убедить Шамиля в преимуществах и выгодах русского покровительства и, в конце концов признав Шамиля властителем горцев, возможно, создать в Дагестане некий протекторат во главе с ним». Задонский писал о «широкой программе действий» генерала Муравьева, включавшей в себя, в том числе, «учреждение на пограничной черте базарных пунктов, куда бы горцы могли приезжать для размена своих товаров и для торговли с русскими промышленниками». Роман был заявлен автором как документальный труд и при изложении «мирного плана генерала Муравьева» он, в отличие от историков, приводил ссылку на источник — известную по публикации 1882 г. переписку генерал-майора барона Л. П. Николаи, командира Кабардинского пехотного полка, дислоцированного в Хасавюрте, и Джамалуддина Шамиля, находившегося в Ведено (1855–1856 гг.). Складывается впечатление, что дагестанские историки находились под впечатлением романа Н. Задонского, поскольку слово «протекторат» впервые появляется именно в романе — в упомянутом источнике его нет.

Разумеется, Н. Задонский как писатель мог позволить себе выйти за пределы возможностей источника. Он писал о доверительной встрече генерала Муравьева и поручика Дж. Шамиля, якобы состоявшейся перед их отправлением на Кавказ. И, когда вступили в права законы художественного жанра, автор уверенно выводил: «Убедить молодого сына Шамиля, поручика русской службы, что новый наместник, всегда доброжелательно относившийся к горцам, не собирается воевать с ними и разорять их аулы, если они первые не подадут к тому повода, убедить в том, как необходимо для всех, и прежде всего для Шамиля, прекращение военных действий, было нетрудно. Джемал-Эддин всей душой был на стороне Муравьева и со слезами на глазах поклялся, что будет постоянно воздействовать на отца в нужном направлении. В искренности его можно было не сомневаться. И Джемал-Эддин сдержал слово, данное Муравьеву». Между тем, сам Джамалуддин с большим удивлением узнал о своей миротворческой миссии от горцев, уже находясь в Ведено. Об этом открытии он с нескрываемой иронией сообщал барону Л. П. Николаи в письме от 7 сентября 1855 г.: «Между ними распространился слух, что меня нарочно прислали сюда, чтобы их подчинить русским». В завершение истории Задонский продолжал так же уверенно писать не менее сомнительное: «Открытые на пограничной черте обменные пункты и базары, где горцы беспрепятственно встречались с русскими, укрепляли дружеские их отношения. …Грозный имам Шамиль думал о сближении с русскими, одобряя в душе план Муравьева…». Здесь необходимо отметить, что приведенные автором ссылки (переписку барона Николаи, мемуары генерала Муравьева), не совсем соответствовали фактам, изложенным в романе. Позже, в 2001 г., литературный опыт Задонского с «протекторатом» России над имаматом как неоспоримым историческим фактом повторил другой писатель, Ш. М. Казиев в романе «Шамиль».

Переписка барона Л. П. Николаи и Джамалуддина

Между тем основной источник, давший основание писателю Задонскому рассуждать о «протекторате России над имаматом», — переписка командира Кабардинского пехотного полка генерала барона Л. П. Николаи и сына имама, Джамалуддина (шестнадцать писем, написанных с мая 1855 г. по сентябрь 1856 гг.), — частью были опубликованы еще в 1882 г. в «Русской старине» и, спустя чуть более полувека, в 1937 г. востоковедом Г. В. Церетели в научном сборнике. Но, как было отмечено израильским исследователем М. Гаммером, автором исследования «Мусульманское сопротивление царизму и завоевание Чечни и Дагестана» (1998), эти публикации «советские историки оставили без внимания».

Обратимся в поисках «мирного плана генерала Муравьева» к переписке барона Николаи и Джамалуддина. Она восходила к известным событиям марта 1855 г., когда проходил обмен грузинских княгинь на сына имама Шамиля, переговоры несколько затянулись и в ожидании предстоящего обмена прибывший из Петербурга Джамалуддин около трех недель находился в Хасав-Юрте — в доме генерала барона Л. П. Николаи. Между хозяином и гостем установились дружеские отношения, положившие начало их переписке.

Первое письмо Джамалуддина из Ведено — первые надежды командования на прямой контакт с имамом. Спустя неделю после состоявшегося обмена, 17 марта 1855 г. начальник главного штаба войск на Кавказе генерал князь А. И. Барятинский писал барону Л. П. Николаи: «Последнее ваше письмо меня очень заинтересовало, во-первых, подробностями, которые оно содержит об освобождении наших княгинь и, затем, описанием отношений, как бы дружественных, которые установились между вами и имамом. Сообщите мне доверительно, какую вы питаете возможность извлечь пользу из этих сношений? Это письмо ваше я прочитал начальству, и что оно возбудило живой интерес». И, самое главное, князь Барятинский прилагал письмо, которое главнокомандующий генерал Н. Н. Муравьев передал ему «для отправления, к сыну Шамиля» через барона Николаи. Но на последнем князь Барятинский не настаивал и писал, что оставляет последнее «на личное усмотрение, поступите как признаете за лучшее». Тем не менее спустя месяц, 18 апреля 1855 г., князь Барятинский спрашивал барона Николаи о том, как продвигаются дела по установлению «добрых отношений с имамом»: «Сообщите мне сведения о ваших действиях, касательно важного дела, о котором я вам писал в своем последнем письме». Ставил барона Николаи в известность, что теперь докладывает его письма «главнокомандующему, который читает их с большим любопытством и посылает копии с них военному министру для представления на высочайшее воззрение…».

Барон Николаи ответит на письмо князя Барятинского только 27 апреля 1855 г. Ничего существенного в их «важном деле» не происходило: «Не имею ничего нового вам сообщить по делу, порученному вами моему особенному вниманию и попечению». Он продолжает оказывать небольшие личные услуги Джамалуддину и наблюдает за имамом: «Не могу сказать, чтобы я успел сделать шаг вперед к цели, которую преследую и полагаю, что известная личность [Шамиль] и не подозревает еще, что я преследую определённую цель. Пока я ограничиваюсь поддержанием дружеских отношений с сыном, оказывая ему некоторые небольшие услуги, и слежу за тем, как таковые принимаются его отцом». И далее: «Полагаю, что таким способом может установиться нечто вроде сердечного согласия, сперва личного между им и мною, которое при благоприятных обстоятельствах может привести к чему-либо прочному». Автор не скрывал, что сомневается в конечном положительном результате: «Полагаю, это единственный путь, которому нужно следовать, и что такой обмен добрых отношений сам собою поведет к чему-либо более существенному, если действительно таковое может быть достигнуто».

В начале мая 1855 г. князь Барятинский на время покидает Кавказ. О дальнейшем продвижении «важного дела» главнокомандующий генерал Муравьев будет узнавать через военного чиновника А. П. Николаи, брата барона Л. П. Николаи, обязанного представлять их переписку «в подлиннике в собственные руки генерала Муравьева». В письме от 20 мая 1855 г. А. П. Николаи писал в Хасавюрт брату Леонтию Павловичу, что «главнокомандующий весьма доволен направлением, данным этому делу, которое удостоилось одобрения его величества; что особых инструкций в подобном деле давать он почитает неудобным, полагаясь вполне на благоразумие и осторожность бар. Л. П. [Николаи], что первая забота барона Леонтия Павловича должна состоять в том, чтобы горского соседа удерживать от враждебных действий до того времени, пока …наши действия на турецкой границе и в Крыму примут благоприятный поворот».

«Удерживать»? В ответном письме от 2 июня 1855 г. барон Николаи писал, что у него все по-прежнему: «Мои отношения к Шамилю имеют пока только характер личный, они возникли во время обмена пленных…не делая пока решительного шага, надеюсь сколько-нибудь успеть, если успех вообще возможен, но теперь еще ничего положительного обещать не могу». «Нет сомнения, что личные интересы Шамиля должны были побуждать его воспользоваться настоящими обстоятельствами для принесения покорности, на условиях, для него выгодных; думаю, что он обладает достаточной прозорливостью, чтобы это понять. …Как истинный мусульманин он не отказывается от надежды, что могущественная коалиция, с которой Россия ведет борьбу, восторжествует во славу ислама. …Все известия из гор сообщают единогласно, что Шамиль намеревается после байрама, предпринять движение в больших размерах…». Барон Николаи, в отличие от своих тифлисских и петербуржских адресатов, не обольщался напрасными надеждами. Месяцем ранее, в мае 1855 г. Ему писал Джамалуддин, что турецкий султан «Абдул-Меджид прислал брату, Кази-Магома, знамя …медаль… сверх того еще чин паши. Отцу же обещано, по взятии Тифлиса, короля Закавказского...». Что мог предпринять барон Николаи в такой ситуации, чтобы «удерживать горского соседа от враждебных действий»?

Между тем, «горский сосед» пока вел себя на удивление спокойно. Подлинная причина военного «бездействия» имама Шамиля в 1855 г. заключалась далеко не в неких «мирных соглашениях», заключенных между имамом и кавказским командованием на период Крымской войны. Осенью 1859 г. имам Шамиль сам рассказал о той причине военному историку, полковнику генерального штаба Д. И. Романовскому: «В 1853 и 1854 г. я беспокоил вас довольно, но вместо всякой благодарности я постоянно получал из Константинополя замечания, что делаю свои нападения или не вовремя, или не туда, куда следует. Вследствие того, в 1855 г. я ограничился только уведомлением в Константинополь о полной готовности моей безотлагательно двинуться тогда и туда, куда мне будет указано, но что до получения этого указа ограничусь сборами, и сам никуда не двинусь. Никаких указаний я после этого не получал, потому и вся моя деятельность в 1855 г. ограничилась одними сборами». Чуть позже, в июле 1860 г., этот рассказ со слов имама подтверждал и полковник А. Руновский. Таким образом, утверждения дагестанских историков о том, что «в 1855–1856 годы не выстрелило ни одно ружье по периметру имамата» вследствие некоего «перемирия с российской империей», выглядит по меньшей мере неубедительно. Имам Шамиль, судя по источникам, о существовании подобного «перемирия» не подозревал.

(Окончание истории читайте в следующем номере)