Как руководство республики принимает решения? Слышит ли оно вызовы общества? Почему власть иногда идет на меры, которые обществу трудно понять и которые могут вызвать шквал негативных эмоций и множество порицаний от граждан? «Новое дело» задает эти вопросы человеку, который входит в круг советников главы республики. Наш собеседник — советник главы Дагестана, политолог Деньга Халидов.

Совет может принять, может не принять

— Какие советы вы даете главе Дагестана? Часто ли он консультируется со своими советниками?

— Советников около восьми человек. У каждого из них есть свое направление согласно поручениям главы республики. Иногда они пересекаются, и тогда надо работать совместно. Я отвечаю за взаимодействие с общественными организациями и НКО, а также со СМИ, готовлю аналитические справки. В рамках взаимодействия с НКО налаживаю государственно-общественное партнерство, работаю с министерствами по национальной политике, по делам молодежи, культуры, иногда с министерствами промышленности и экономики (совместно с НКО от предпринимательского сообщества), в зависимости от поручений главы Дагестана.

— Опишите механизм взаимодействия советников и главы республики. Вы можете советовать только в том случае, если глава попросит, или чаще сами выходите на главу с собственным мнением по тому или иному важному вопросу?

— Иногда мы даем предложение. Глава никогда не блокирует инициативу, но чаще он сам выдвигает идеи (их у него полно) и на их основе дает поручения. Кроме того, в ежегодных посланиях, в своих выступлениях он озвучивает те или иные идеи. Ориентируясь на них, мы можем взять на себя инициативу и начать работать, несмотря на то, что конкретного поручения не было. Инициатива не осуждается, она одобряется, только ее реализацию надо грамотно выстроить с пользой для дела.

— Возьмем конкретную ситуацию. В прошлом году было много шума вокруг ситуации с интернатом «Забота». Или, к примеру, сейчас много обсуждают строительство мемориального комплекса «Ахульго». Есть люди, которые говорят, что не надо было его строить, ковыряться в старых ранах и т.д. В этой ситуации вы советуете главе республики как-то отреагировать на эти обсуждения в обществе?

— Насчет интерната «Забота» — это не моя тема, я здесь могу и ошибиться. Но мы видим, что после периода нешуточных страстей все улеглось.

Что касается «Ахульго», это изначально идея и боль главы республики. Он считает, что молодежь, чиновника, общественность должны знать свою историю, не препарированную, а реальную, и чтить ее. И идею он стал реализовывать не для пиара, а для нас всех. Он не сторонник того, чтобы, несмотря на сложные моменты в отношениях дагестанских (и северокавказских) народов и царской России в XIX веке, закрывать эту тему. Ведь и до него были руководители в республике? Он считает, что этот период надо оценивать конкретно исторически, с учетом разных контекстов и с точки зрения интересов современного и будущего Дагестана в составе России. К комплексу «Ахульго» он относится как к символу общей судьбы с Россией, к которой наши предки шли через нелегкую борьбу. Была война, это все прошло, и теперь надо извлекать из истории правильные уроки. Кстати, изучая документы той эпохи, я увидел, насколько имам Шамиль поступал дальновидно, предлагая в переписке с царскими генералами мирное соглашение «конфедеративного» типа (письма 1836—37-х годов), но увы. Наветы местных ханов сыграли свою роль. Безусловно, перед началом строительства глава республики советовался с нами, советниками, с историком Юсупом Дадаевым — автором многочисленных исследований по Кавказкой войне и событиям в Ахульго, известным писателем Шапи Казиевым — автором исторического романа «Ахульго», с муфтием республики Ахмадом-хаджи Абдулаевым и председателем комитета по свободе совести и делам религий Магомедом Абдурахмановым, полпредом в Горном территориальном округе Абдулмуслимом Абдулмуслимовым (он же руководил реализацией проекта «Ахульго») и так далее.

А что касается ответа на вопрос «нужно — не нужно» и прочего, то я напомнил бы скептикам или ревнивым комментаторам притчу про Моллу Насреддина, его сына и ишака, как они шли по дороге втроем. Каждый раз, когда Насреддин прислушивался к мнению повстречавшегося им человека, обязательно находился другой, который давал совершенно противоположный совет.

— Продолжая эту тему, большинство комментаторов обращают внимание на то, что оформлено всё неправильно, видят в этом угодничество перед Москвой. Например, для чего было вешать там портрет Владимира Путина, непонятно. Это был чей-то совет?

— Путин поддержал проект «Ахульго», за это ему отельное спасибо. Это выражение благодарности президенту страны. Есть еще предложение по портрету полковника Милютина, который командовал одной из частей у Ахульго (он автор книги «Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане»). Будем советоваться по этим вопросам с главой республики.

— А он часто ваше мнение принимает во внимание?

— Может принять, может и не принимать.

— Чаще принимает или не принимает?

— Он лучше знает ситуацию, у него больше информации. Прежде чем давать предложения главе республики, мы должны их всесторонне обосновать. Главное — предложения не должны вытекать «из воздуха». Надо анализировать, какие конкретно задачи и какими методами надо решать, какие ресурсы потребуются. Если слишком много ресурсов и в бюджете их нет, тогда надо искать другие пути.

Дела религиозные и «генеральная линия»

— Позволяется ли советнику высказывать мнение, которое кардинально отличается от, скажем так, «генеральной линии», и часто ли вы «получаете» от руководителя республики за мнение, отличное от его собственного?

— Глава республики не диктатор. Он ставит перед командой задачи, которые надо решать. Расслабляться некогда, он и сам себе спуску не дает. У нас есть некий «коридор», в пределах которого мы можем проявлять инициативу. Главное — цели (и задачи) и ценности, ради чего это делается. Возьмем, к примеру, ситуацию с профилактическим учетом или работу правоохранительных органов: как они действуют в мечетях, учебных заведениях, историю с хиджабами студенток и так далее. Глава республики ориентирован на то, чтобы здесь была стабильность и законопослушные мусульмане чувствовали себя комфортно. Он хочет, чтобы был диалог и сотрудничество внутри уммы. Безусловно, с теми, кто проявляет экстремистские взгляды, надо сперва проводить профилактическую работу. Правоохранительные органы должны действовать, только если эти меры не работают. Но когда они десятками тысяч людей ставят на учет, это, на мой взгляд, неправильно. Теперь же мы видим, что есть судебные прецеденты, людей оправдывают и снимают с учета. Значит, ставят незаконно. Я исхожу из интересов Дагестана и России в целом. Будем вырабатывать программу действий, убеждать правоохранительный блок в том, что в стратегических интересах страны и Дагестана необходимо приводить свои действия в правовое русло. Этот год должен стать переломным в этом плане.

— Почему, на ваш взгляд, в Дагестане силовики действуют именно так? Для сравнения, в той же Ингушетии власть и силовики настроены на налаживание диалога с мусульманами вне зависимости от религиозных взглядов.

— Во-первых, Ингушетия — мононациональная и очень маленькая республика (около 450 тысяч человек). Соответственно, легче управлять. Во-вторых, силовой и правоохранительный блок в Дагестане, пройдя через достаточно мощное противодействие диверсионно-террористического подполья, когда человек в форме иногда боялся просто выйти на улицу, возможно, теперь старается застраховать себя, чтобы этот очаг снова не разгорелся. Их можно понять, очень много погибло людей, но вместе с тем они где-то, мягко выражаясь, переусердствуют, пытаясь действовать превентивно. Нарушаются ведь федеральные законы, не говоря о конституционных правах граждан. Здесь перекос в одну сторону.

Наступило время, когда пора брать за основу результаты объективного, подлинно научного анализа ситуации. О чем речь? О том, что в массе своей те, кто поставлен на профилактический учет, а речь идет о почти 30 тысячах человек (?!), — законопослушные мусульмане. Следовательно, страдают они, члены их семей, поскольку совершенно необоснованно (только за их «нетрадиционный» ислам) их лишают законных прав. В последнее время на учет стали ставить и «традиционных», то есть суфиев. Речь идет о нескольких сотнях. Но это пока. Вывод: надо дифференцированно подходить и снимать с учета невинных людей.

Далее, надо выделить группу экстремистски настроенных, публичные речи и высказывания которых подпадают под действие антиэкстремистских законов страны. Вот с ними и должны сначала работать имамы и джамааты, общественность в общем и муниципальные органы власти. Если это не действует, тогда можно и нужно предупредить их по линии правоохранительных органов и поставить на профучет. Вот эта последняя группа (я ее называю «группой риска») составляет подавляющее меньшинство из тех, кто поставлен на профучет.

— В самом начале своей работы Рамазан Абдулатипов говорил о том, что главное — соблюдение закона, а как молиться или не молиться — сугубо личное дело каждого. Много ли людей во власти, разделяющих это мнение, и почему эта мысль не доходит до силовиков?

— Думаю, что мы вместе с Советом безопасности, Комитетом по свободе совести и взаимодействию с религиозными организациями и экспертным советом при Антитеррористической комиссии в Дагестане выработаем правильную политику. Естественно, глава республики сделает свои замечания, как действовать, и дальше будем добиваться изменения политики в этом направлении. Глава республики болеет за весь Дагестан, за всех законопослушных мусульман, впрочем, как и за всех представителей других конфессий. Те же мусульмане, которые проповедуют экстремистские идеи, подставляют и своих родственников с джамаатом вместе, и весь Дагестан. Естественно, он за них не может болеть, и если они не прекращают своей деструктивной деятельности, с ними может быть только суровый разговор. А в целом надо смотреть, нарушает человек законы страны или нет.

— Летом прошлого года в Шамильском районе произошел трагический случай, когда, очевидно по ошибке силовиков, были убиты местные чабаны, молодые братья Гасангусейновы. Убийство практически не расследуется. Более того, нет никакой возможности реабилитировать ребят, которых объявили террористами. Республиканская власть способна повлиять на это дело?

— Этой проблемой занимаются другие ответственные лица в правительстве республики, курирующие территориальные управления федеральных структур из правоохранительного и силового блока. Будет неправильно комментировать их действия. Я болею за семью убитых парней, за джамаат села, который потерял двух ребят, и выражаю солидарность этим людям. Но ко мне с этим вопросом никто не обращался. Надеюсь, что вопрос этот будет снят.

А так на Кавказе высока цена крови (да она везде высока), горцы могут многое простить, но не убийство «на ровном месте». Я имею в виду и бессудные расправы. Это не добавляет лояльности к власти. И мне кажется, если бы признали, что это была ошибка, правоохранительные органы от этого выиграли бы больше. Уровень доверия к ним со стороны населения возрос бы заметно. Можно было бы виновных наказать, а учитывая, что убийство, скорее всего, было совершено по ошибке, когда ребят приняли за боевиков, то это наказание могло бы быть максимально щадящим. Я уверен, что республиканская власть, у которой в данном случае нет никакой вины, будет делать все возможное, чтобы не допускать подобных случаев.

Кому быть во власти

— В 2013 году парламент республики отказался от всенародных выборов главы Дагестана. Потом была проведена реформа системы власти в муниципалитетах. Там тоже были отменены всенародные выборы и введен своеобразный фильтр в виде конкурсной комиссии. Понятно, что это делается для укрепления властной вертикали. Неужели нельзя дать возможность дагестанцам самим определять, кому быть главой?

— Во-первых, всенародные выборы в республике в целом никогда у нас не проводились. Во-вторых, в многонациональных муниципалитетах они были отменены давно. В-третьих, всенародные выборы — борьба денежных мешков и мафиози. Там и деньги играют свою роль, и мнение, сформированное с помощью денег и других факторов. Вы что, не помните, как главами муниципалитетов становились случайные, неподготовленные люди? Так продолжаться дальше не могло. Эта ситуация способствовала деградации Дагестана во всех отношениях. Во что превратили Дербентский район или Махачкалу (я не буду перечислять другие муниципалитеты), вы что, не видите? Дело доходило ведь до абсурда. Когда к депутату Народного Собрания мог обратиться избиратель, а тот нередко мог ответить в том духе, что «он ничего ему не должен, потому что купил его голос», или главы районов занимались чем угодно, только не решением насущных проблем. Эту ситуацию и решил исправить глава республики с помощью выстраивания вертикали власти и методов проектного управления.

— Грубо говоря, мы не доросли до всенародных выборов?

— Я бы не сказал, что вообще выборов нет. На уровне села (поселения) выбирают депутатов, глав поселений, на местном уровне кипят нешуточные страсти, даже когда выбирают депутатов Народного Собрания. Но делать культ из всеобщих выборов не стоит. Есть система косвенных выборов, когда выбирают, грубо говоря, знающих и вызывающих доверие людей. К примеру, коллегия выборщиков, которые и выбирают президента США. Даже по исламу управлять могут только знающие и нравственные.

— Как определить знающих и кто должен определить, кому быть во власти, если нет всенародных выборов? Ведь не работает механизм определения лучшего, который мы называем выборами.

— Есть критерии отбора. За ситуацию в республике отвечает глава республики. Он решает задачи, которые связаны с насущными проблемами Дагестана, общества в целом. Когда определяется, кто должен управлять муниципалитетом, конкурсная комиссия, формируемая депутатами и представителями администрации главы и правительства республики (конкретно — из управления внутренней политики), рассматривает его качества, управленческие способности. И на этом уровне должен быть механизм влияния главы республики на выборный процесс, если он отвечает за все. С другой стороны, на формирование власти влияет и население, которое выбирает депутатов.

— Что система эта дает сбои, нам ярко продемонстрировала ситуация с Буйнакском. Республиканская власть продвигает одного человека, местные протестуют, и это приводит к затяжному политическому кризису со всеми вытекающими последствиями.

— Случай с Буйнакском — исключение из правил и связан с тем, что на каком-то этапе (с весны 2016 г.) неверно была оценена ситуация в городе. В настоящее время идет «выруливание» из этой непростой ситуации. Дело в том, что в Дагестане 50 городских и районных муниципалитетов, и они очень разные. Тяжело вникнуть в ситуацию в каждом муниципалитете. Кроме Буйнакска, в других районах и подавляющем большинстве городов ведь кризиса нет и особых проблем нет?

— К примеру, в Махачкале, по нашим наблюдениям, подавляющее большинство населения недовольно работой администрации. Это показали протестные акции на центральной площади. Если бы были всенародные выборы, можно было бы просто не голосовать за неэффективных руководителей. А так ведь нет возможности влиять на власть.

— Знаете, нелегко с таким «наследством», как в Махачкале, исправлять ситуацию. Ведь здесь вся коммунальная сфера приватизирована. Что ни организация, которая нас снабжает водой, теплом и прочими удобствами, все сплошь ОАО или ООО, то есть частные. Мне экс-мэр, ныне ректор ДГУ Муртазали Рабаданов говорил, что ни в одном городе России нет такого. В таких случаях вертикаль власти сбоит, нужно еще выстраивать эффективное координационное управление. Я не оправдываю все это, достаточно вспомнить осеннюю «историю» (в 2016) и ситуацию с мусором и др. А так, думаю, что в 2017 году перелом к лучшему мы еще увидим.

А что касается всенародных выборов в Махачкале, то все, что нам приходится нынче здесь «расхлебывать», как раз следствие таких выборов еще в 90-е годы прошлого века, когда победили большие деньги, подкрепленные обещаниями и умелым позиционированием в СМИ.

— Так вы говорите, что избирателей подкупают деньгами. А власть разве не должна пресекать это и обеспечить честные и справедливые выборы? Не выглядит ли отказ от выборов как подпись под собственной неспособностью обеспечить прозрачность выборного процесса?

— В новой системе формирования власти в муниципалитетах учитывается мнения населения, и избиратель, безусловно, имеет возможность влиять на выборный процесс. Он ведь выбирает депутатов, чтобы потом те выбирали главу муниципалитета. В любом случае представительный орган ведь решает, кому быть руководителем. В то же время глава республики должен иметь возможность препятствовать выдвижению явно неудачной кандидатуры. Единственный момент, который я в этой системе исправил бы, это то, что повысил бы ответственность депутатов.

Существующий механизм, на мой взгляд, наиболее оптимальный. Принцип не прямых, а косвенных выборов в таком многонациональном городе, как Махачкала (да в других городах и районах), самый подходящий.