Незнание истории приводит к новым конфликтам, в том числе и бытовым.

В такие же августовские дни в 1839 году в Дагестане разворачивались иные  трагические события. Эта история — о стойкости духа и  героизме наших предков. 

                                                 Трагедия Ахульго

Хаджи Мурад Доного

Почти трехмесячная (июнь–август 1839 г.) оборона укрепленного пункта Ахульго — ярчайшая страница джихада горцев, одно из самых кровопролитных сражений в истории Кавказской войны.

Из записной книжки П. Граббе: «…Последние условия Шамилю. — Соглашается отдать сына, лишь бы не сдаваться и гарнизону не сложить оружия, как я требую. — Приготовление к штурму…». Имам медлил. И вот на следующий день «с первым лучом солнца артиллерия открыла огонь со всех батарей…». Три колонны, состоящие из куринцев и апшеронцев, ринулись в атаку.

«Батальоны куринцев, — отмечал военный историк Апшеронского полка, — быстро взобрались на скалу, где стоял Новый Ахульго, и, несмотря на обычную встречу наших войск камнями, бревнами и сильным ружейным огнем, взобрались на утес, где находилось отдельное укрепление. В этом месте засело всего 100 отчаянных мюридов под предводительством Сурхая — главного помощника Шамиля. Мюриды, сделав залп по нашим войскам почти в упор, бросились в шашки, но, опрокинутые, скрылись в своих пещерах, вырытых под самым утесом, откуда и открыли убийственный огонь. Скоро все передовое укрепление находилось в наших руках… Горцы, видя, что важнейший ключ к их позиции взят, отчаянно кидались в шашки на батальоны куринцев в надежде возвратить передовое укрепление, но все их усилия оказались тщетными, и они погибали под штыками, тут же убили и Сурхая». Родная сестра последнего при известии о смерти брата надела его одежду, повязала чалму и, взяв оружие, бросилась в бой. «Она принялась бить и крушить врагов… Наконец, и она пала в бою и стала мученицей за веру, вслед за своим братом, которого она так жалела».

Положение осажденных становилось критическим. Участник событий Н. Вольф вспоминал: «Шамиль находился в крайнем положении. Подвоз провианта к нему прекратился. Осажденные с трудом и только ночью добывали небольшое количество воды; от множества не похороненных трупов распространялся повсюду смрад, порождавший заразительные болезни; около половины защитников погибли во время штурмов и от беспрерывной канонады…». Саперам удалось втащить на площадку несколько туров и наскоро устроить ложемент, в котором утвердился авангард войск. Видя угрожающее положение защитников Ахульго, имам Шамиль согласился отдать в заложники сына.

Выдача аманата

Трудно представить, какие мысли одолевали имама, когда в эти драматические дни решалась судьба его первенца. Шамиль до последнего не соглашался на выдачу сына в руки неверных, «ибо не чувствовал себя в безопасности от возможного коварства и обмана» со стороны противника. «Затем, однако, усилились бедствия, испытываемые детьми и женщинами, а также умножились жалобы со стороны раненых, голодных и слабых. Учитывая слабость перечисленных лиц, претерпеваемые ими бедствия, тяготы, которые они вкушают, — голод, жажду, недосыпание, а также обязательность перемирия с точки зрения шариата в случае, если отказ от него влечет за собой нанесение вреда мусульманам, Шамиль согласился все же передать многобожникам усладу своих очей Джамал ад-дина. Последние при этом обязались выполнить следующее условие имама — прекратить бой и возвратиться на свою территорию». В данном случае Шамиль придерживался положения о том, что заключить мир с неверными, выдав аманата, законно, если от этого есть польза для всех мусульман, осажденным на Ахульго.

Сопровождать Джамал ад-дина в русский лагерь вызвался Юнус из Чиркея.

Итак, 17 августа 1839 г. Джамал ад-дин был выдан аманатом, но царские войска по-прежнему окружали Ахульго и еще крепче стянули кольцо осады.

Пока Юнус с Джамал ад-дином находились в лагере, П. Граббе пытался использовать мюрида в качестве парламентера. Генерал требовал от Юнуса уговорить Шамиля к сдаче. Нетрудно было догадаться, что русские, выманив сына имама, не собираются прекращать военные действия, а полны решимости занять Ахульго. И тогда Юнус решается вернуться к Шамилю. Но как быть с Джамал ад-дином? Мюрид поручает мальчика пленному земляку Муртазали Чиркеевскому, находящемуся в лагере.

Под предлогом переговоров мюрид отправляется к осажденным и … назад не возвращается. «Юнус вернулся к Шамилю и просил у него разрешения остаться с ним». Если от мира нет никакой пользы, он никогда не будет законным. Если ранее заключение мира представлялось выгодным (Шамиль выдал сына исключительно ради блага мусульман на Ахульго), а потом стало заметно, что выгоднее его разорвать, тогда нужно непременно его разорвать.

Заполучив сына имама, П. Граббе 18 августа отправляет к Шамилю генерала А. Пулло с условиями капитуляции. На переговорах, которые состоялись на Новом Ахульго, Шамиль «просил сутки на размышление о строгих условиях», высказанных генералом П. Граббе. «Генерал Пулло предлагал Шамилю жить временно в России или в Ставрополе, или, наконец, в аулах Умахан-юрте, Б. Кулларах или Самашках, коих старшины были известны своей преданностью нам. Но Шамиль решительно на то не соглашался и просил, чтобы ему дозволено было жить в Ашильте или в Гимрах, где много его родственников, или в чеченском селении Автуры, жители которого из всей Чечни более всех были к нему расположены».  

Встреча с А. Пулло результатов не принесла.

Падение Ахульго

21 августа русские войска пошли на штурм, который оказался заключительным. Ожесточение с обеих сторон дошло до невообразимых размеров: «В бою приняли участие женщины, бросавшиеся на солдат с оружием в руках, а дети кидали в штурмующих камнями; чтобы не сдаваться, женщины с грудными детьми бросались в кручу».

Об одном драматическом случае читаем у летописца Хайдарбека Геничутлинского: «Матери, кормящие грудью, забывали о своих грудных детях… Одна, к примеру, женщина из числа мухажиров, сказала своему мужу: «Что же мы будем делать с нашим ребенком? Муж ответил: «Это не тот день, когда заботятся о своих чадах. На каждом из нас лежит сейчас, прежде всего, обязанность участвовать в священной войне. Поэтому бери кинжал и сражайся. Мальчика же нашего оставь на этом камне». Женщина взяла тогда кинжал, а затем, расстелив свой платок и положив на нее свое чадо, вступила в бой. Она сражалась рядом со своим супругом до тех пор, пока оба они не стали мучениками за веру».

Среди погибших была и Патимат, сестра Шамиля. Абдурахман рассказывал, что когда русские пошли в наступление, имам как будто сказал сестре: «Если ты увидишь, что они тебя нагоняют и нет от них спасения, то бросайся тогда в реку. Ты станешь мученицей». Когда Патимат убедилась, «что нет спасения, вспомнила слова брата, завернулась с головой в платок и бросилась в реку». 

На что рассчитывал Шамиль, укрепляясь на Ахульго? Как долго он рассчитывал здесь продержаться? План действий был следующим. «Мы потерпим здесь и будем сражаться до трех месяцев», — считал имам. Шамиль надеялся, что во время осады, оттянув внимание противника на себя, его сподвижники Ахвердил Мухаммад, Галбац Дибир и другие, собрав достаточно войска, нанесут удар в тыл врага. И сподвижники предпринимали попытки сделать это, однако были разбиты, после чего все внимание русских было сосредоточено на Ахульго.

22 августа оба Ахульго были заняты царскими войсками.

Несколько дней с невероятным трудом и большими потерями продолжалась окончательная зачистка Ахульго от последних сторонников Шамиля, укрывавшихся в пещерах, расположенных в отвесных обрывах. Для этого солдат спускали на канатах, и они с помощью гранат и штыков добивали последних защитников Ахульго. Зачистке этих пещер придавалось большое значение, так как предполагалось, что Шамиль со своей семьей и ближайшими людьми скрывался именно в одной из них. На самом деле, впоследствии выяснилось, что Шамиль в ночь с 21 на 22 августа со своими приближенными находился именно в одной из таких пещер, а в следующую ночь пробрался незаметно между русскими постами вниз по течению Койсу и через Салатавию добрался до Чечни.

«Рассчитывая по ходу осады конечный результате ее, приближенные Шамиля настоятельно убеждали его оставить Ахульго заблаговременно, не дожидаясь штурма; и в заключение, весьма справедливо заметили, что «газават не умрет, если будет жив Шамиль». Только это последнее убеждение могло заставить Шамиля последовать предложенному совету и отказаться от предстоявшей возможности упиться кровью врагов; в продолжение осады он лишился жены своей Джавхарат, убитой пулею в грудь в ту самую минуту, когда она кормила сына своего Саида. Он лишился и этого сына, убитого вскоре после матери. Он лишился и другого сына, которого своими руками выдал неприятелям. Ранее этого он лишился таким же образом двух своих племянников и, кроме того, многих других родных, сложивших в этой войне свои головы; наконец, он понес так много других потерь, что весьма естественно было ему желать мщения более действительного, которое доставило бы ему возможность расплатиться с врагами вполне достойным образом. Эта возможность заключалась в газавате, о котором напомнила Шамилю приведенная выше фраза. По всей вероятности, эта самая жажда мщения и побудила Шамиля последовать совету приближенных, которые почти силою увели имама в пещеру, уходившую в скалистый массив Ахульго. Внизу под ними на берегу Койсу и наверху над ними на Ахульго стояли русские и сторожили их. У уходящих не было ничего съестного. Жажда томила и голод мучил их».

Наконец с боем Шамиль со своими спутниками вырвался из осажденного Ахульго.

Продвигаясь в сторону Чечни, имам старался не заходить в селения, через которые проходил путь беглецов, поскольку многие села к этому времени были под контролем российского командования, которое могло наказать жителей села, давших приют имаму. Тем не менее некоторые жители сел, встречавшие Шамиля, оказывали существенную помощь имаму и его спутникам. Добравшись до Чечни, Шамиль оказался в безопасности.

«Посмотрим, что дальше будет...».

С завершением основных военных действий в русский лагерь доставлялись пленные горцы, в основном женщины и дети. Их помещали в специально отведенное место рядом со штабным лагерем. День и ночь оттуда раздавались стоны, крики, детский плач. Но сдавались не все, многие предпочитали дорого продать свои жизни, защищаясь до последнего.

Общее количество всех взятых в плен при Ахульго составляло почти 900 человек, в основном женщины и дети. Участь их была трагической.

Пленные мужчины-воины (93 чел.), принимавшие активное участие в боевых столкновениях с русскими на Ахульго, были осуждены сроком на 10 лет с отбытием наказания в арестантских ротах при крепостях.

Дети отправлялись в батальоны военных кантонистов, расквартированные в русских губерниях. Малолетних кантонистов принуждали к принятию православия, что означало полный разрыв связей со своим народом и верой и быстрое растворение в русском окружении. Немалое количество юных пленников умерло по пути, и, возможно, это было лучше, нежели остаться живыми, но уже с новым именем, в новой вере. Массовая отдача в солдаты и кантонисты пленных с Ахульго была достаточно суровым наказанием даже по меркам николаевского времени.

Что касается пленных девушек и женщин (500 чел.), то почти все они остались на Кавказе и были размещены «под надзор в казачьи полки». По указу царя девочки были розданы на воспитание частным лицам, женщины — в основном казакам, «желающим взять их в услужение». Многие молодые женщины были отданы замуж за представителей казачьего сословия, среди которых были и мусульмане, и православные, другие обращены в православие и «зачислены в казачье сословие», третьих приняли к себе священники и муллы. Вплоть до 1859 г. Шамиль пытался обменивать своих пленных солдат и офицеров на пленных горцев с Ахульго, нередко это ему удавалось.

Кавказское командование, считая взятие Ахульго концом борьбы горцев, стало вводить в Чечне и Дагестане полицейскую систему управления. Горцы Дагестана и Чечни были обложены обременительной податью. Введение нового порядка управления усиливало всеобщее недовольство. Особенно это сказывалось в Чечне, где во главе колониального управления был поставлен генерал А. Пулло — «человек жестокий и несправедливый».

В память взятия Ахульго на Монетном дворе в Санкт-Петербурге была выбита серебряная медаль, которой награждались участники штурма, а само событие вошло в историю как самое кровопролитное и упорное сражение в Кавказской войне.

В рапорте генерала П. Граббе в столицу о взятии Ахульго военный министр

А. Чернышев сделал пометку: «...Представляемое общее обозрение блистательной экспедиции генерал-адъютанта Граббе весьма любопытно, одного недоставало к славе оной — это взятия Шамиля». А царь Николай I после представления ему этого рапорта вынес свою резолюцию: «Прекрасно, но жаль очень, что Шамиль ушел, и признаюсь, что опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что он лишился большей части своих способов и своего влияния. Посмотрим, что дальше будет. 22 сентября».

«Посмотрим, что дальше будет...». А дальше — война продолжалась еще ровно 20 лет. Как будто чувствовал император Всероссийский, что война будет длиться много лет и переживет его самого.