Ширвани Чалаев — о баталиях вокруг своего произведения

В этом году композитору Ширвани Чалаеву исполняется 80 лет. Но годы словно не трогают его. Он легко цитирует слова классиков, не стясняется во время беседы вдруг вскочить с места и своим громогласным пением обескуражить собеседника. И искренне недоумевает, как власть способна менять человека. Увы, сегодня со знаменитым земляком приходится говорить на неприятную для него тему. На последней сессии депутаты Народного Собрания Дагестана воплотили волю главы республики, проголосовав за принятие другого гимна. Что об этом думает сам Чалаев, он рассказал корреспонденту «НД».

— Ширвани Рамазанович, как создавался гимн и как его утверждали?

— О том, что республике нужен гимн, я узнал в телефонном разговоре со своим знакомым, заведующим отделом культуры в областном комитете партии Магомедом Магомедовым. «А почему ты в конкурсе на гимн республики не принимаешь участия?» — спросил он меня тогда. «Какой гимн, в первый раз слышу». — «Как какой? Гимн Дагестана. Сейчас же разрешается иметь республикам госсимволику». Он рассказал, что гимн был заказан композитору Наби Дагирову. Но тот написал мелодию, похожую на гимн Советского Союза, и она согласование не прошла. Я сочинил свой вариант гимна и отправил его. Мне позвонили: «Ширвани, очень хорошее произведение, но это песня. Пиши гимн». Видимо, после этих слов что-то поменялось в моем сознании, я понял, что гимн — это другой фрукт. Снова принялся за работу и написал его за 3—4 минуты. Представлял вершины гор, как с них спускаешься, а внизу — море. Подошел к роялю, взял аккорды (напевает начало гимна). Представил наших ребят-спортсменов, стоящих на пьедестале почета. Здесь живут ведь не только дагестанцы, но и русские, евреи, азербайджанцы; так родилась средняя часть мелодии. Я сел и быстро заоркестровал то, что у меня получилось. Но мне хотелось, чтобы гимн исполнял симфонический оркестр. В это время на московском радио записывался китайский оркестр. Обратился к ним с просьбой записать мою мелодию, заплатив 1300 долларов. Они сыграли ее плавно, даже с некоторой оттяжкой, что мне очень понравилось. Я думал: «Господи, это совершенно другой народ, и, тем не менее, им удалось уловить суть музыки, прочуствовать ее». Привез запись гимна в Махачкалу. Слов к моей мелодии еще не было, но все желали, чтобы это были слова Расула. Стихи Гамзатова перевела Марина Ахмедова. Там были такие слова: «Воля твоя непоколебима». Это очень трудно петь. Так и норовишь запнуться: «Воля твоя некобелина…». Я предложил тогда: «Расул, дорогой, тут просятся слова: “Воля твоя для нас священна”». Когда появились слова к гимну, снова ездил в Москву записывать на радио уже с хором. За это отдал 1100 долларов.

«Виноват перед Расулом»

По дагестанскому радио и телевидению два года беспрерывно крутили песни-претенденты на звание гимна, их обсуждала общественность. Три наиболее удачных варианта было решено продемонстрировать на сессии Народного Собрания республики. Причем на голосовании не объявляли авторов. Председатель НС РД попросил министра культуры включить первого претендента на звание гимна республики. Но тот сказал, что возникли какие-то технические неполадки и первый вариант он включить не может. Спикер объявил 15 минут перерыва. Я услышал, как во время перерыва он выговаривал министру: «Почему вы изменили порядок песен? Кто вам дал такое право? Ну-ка включите аппарат!». Тот включил, и все заработало. Видимо, были какие-то закулисные договоренности. Чуть позже я узнал, что покойный министр культуры и Мурад Магомедович (Кажлаев. — «НД») отдыхали в Кисловодске в санатории незадолго до выборов.

После перерыва голосование возобновилось. Единогласно был выбран гимн, написанный мной и Расулом Гамзатовым. Все предельно просто и честно. В тот же день на радостях звоню к Расулу и говорю: «Дорогой Расул, поздравь нас, мы выиграли гимн!». Иду в вашу редакцию, чтобы отметить это радостное событие с ребятами, с которыми дружил. В Союзе писателей Дагестана отпраздновал. Пришел домой, мне звонят из Совмина: «Ширвани Рамазанович, принесите, пожалуйста, гимн, мы хотим напечатать его в газете». Я задаю ей естественный вопрос: «Текст от руки написать или на машинке?». Ее ответ меня ошеломил: «Вы что-то путаете, текст не принят». — «Как не принят?! Я поздравил Расула, всем сообщил…». Я в растерянности пишу эти ноты и несу их в редакцию. Видимо, в состоянии эйфории я не осознал тогда до конца эту ситуацию, был, что говорится, во хмелю…

— Вы почувствовали тогда вину перед Расулом Гамзатовым?

— Еще бы, до сих пор чувствую. Сейчас кричат: «Слов нет, у Чалаева нет слов к гимну!!!» Вашу мать, это Чалаев слова не принял к гимну?! После того как гимн выбрали, началась истерика. Я знаю, что раза три точно приходили Кажлаев с Гамзатовым к Магомедали Магомедову и просили поменять гимн. Расул мне сам рассказывал: «Сейчас нас Магомедали так отругал! Особенно досталось Кажлаеву». — «А что случилось?» Он рассказывал, что Мурад его брал с собой. Так и хотелось ему сказать: «Ну не ходил бы, раз не хотел». «Он так просил, и я пошел». Магомедали Магомедов сказал: «Товарищ Кажлаев, гимн Дагестана принят, это музыка Ширвани Чалаева. Мы вам больше, чем всем остальным людям, сделали. Не ходите больше ко мне с этим вопросом». Магомедов теперь не у власти, некому вспомнить. Теперь можно спекулировать именем Расула. Возможно, принятый сейчас гимн — это тот самый, что участвовал в конкурсе более 20 лет назад и не был принят. Кстати, тот вариант, кажется, был похож на «Песню чилийских патриотов» чилийского композитора Серхио Ортеги.

«В этом мире обязан только себе»

— Правда ли, что между вами и главой республики существовал давний конфликт?

— Не могу назвать это конфликтом, но был один эпизод. Когда на Ботлих напали террористы, Абдулатипов, работавший тогда в правительстве России, пришел в постпредство Дагестана в Москве. Сказал, что нужно объявить сбор помощи дагестанцам, пострадавшим от нападения бандитов. Кто чем сможет: одеждой, консервами и так далее.

Я тогда встал и выразил свою точку зрения. На мой взгляд, неправильно, даже оскорбительно может быть для людей, если мы будем им консервные банки посылать. У нас есть представитель в правительстве РФ, который, вместо того чтобы постараться «выбить» деньги для своих земляков, собирает им чьи-то вещи. На что он ответил: «В иной обстановке банка консервов спасает лучше любых миллиардов…». Это правда, но все-таки я считаю, что выходец из республики, находящийся на государственном посту, должен отстаивать ее интересы. После этого он и мог затаить обиду. Это я сейчас узнал, что он такого рода вещи не прощает.

— Как вы узнали о том, что гимн хотят поменять?

— Поэтесса Жанна Абуева сказала мне как-то: «Ширвани, наверное, теперь деньги будешь делать, заказы пойдут. Сегодня и.о. главы Дагестана Абдулатипов выступал, очень хвалил тебя». В тот же день иду в театр и там узнаю о распоряжении и.о. главы республики о целесообразности создания нового гимна. Видимо, это распоряжение дали директорам театров в Министерстве культуры. Тут же прихожу домой и пишу письмо, в котором напоминаю, что «вы временно на посту главы республики, а мой гимн принят на постоянной основе». И понес в «Новое дело» письмо. Напечатали.

— А может, не стоило сразу печатать на всю республику это письмо? Может, оно и послужило толчком ко всей истории?

— Стоило, потому что ведь о существовании такого распоряжения я узнал случайно. Если бы друзья не подсказали, не узнал бы до последнего момента.

— Что вас задело больше в этой ситуации? Сам факт смены гимна или то, как это было сделано? Если бы глава республики сказал о своем желании сменить гимн лично вам, вы отреагировали бы не так остро?

— Возможно. Не скажу, что активно, но я пытался попасть на прием к главе и поговорить с ним. Но дальше приемной меня не пускали.

— А как повел себя в этой ситуации Союз композиторов Дагестана?

— Никак. Вы читали где-нибудь, чтобы они что-то сказали в мою защиту?

— Нет.

— Звонил председателю Союза писателей Дагестана Магомеду Ахмедову. Спросил у него, участвовал ли он в мероприятиях по смене гимна. «Да. А что, кроме тебя больше никого нет? Мы все устали от разговоров о твоей “великости”». И почти все члены комиссии по смене гимна дружно кинулись бороться с моей «великостью». Результат вам известен. Но хочу по секрету сказать им, что пишу все же великую музыку! И вся она зиждется на великой музыке народов Дагестана. Докажите, что это не так! Читаю в прессе: «Глава республики назвал Чалаева любимым композитором». Как можно назвать произведение любимого композитора «похоронкой»? И еще позабавили слова о том, что якобы Абдулатипов содействовал Чалаеву ставить оперу, оказывал всяческую поддержку… В этом мире я себе и только себе обязан каждой своей нотой. Мне бы хотелось, чтобы это помнили. Никакой поддержки не было. «Возил его по стране…» В багажном отделении, наверное, меня возили? Глава республики должен относиться с уважением хотя бы к своему чину и не утверждать того, чего не было.

Я благодарен людям, которые поддерживают меня. Это прежде всего Магомед Абдулхабиров и прекрасные, талантливые женщины Дагестана Миясат Муслимова, Лариса Гаджиева и Фаина Графченко. До земли кланяюсь им. Я не говорю, что в Дагестане нет истинных мужчин. Но события с гимном показали мне, на какой зыбкой, ненадежной почве я был. Я не обижен и не зол сейчас, Бог им судья. Это чувство глубокой печали и одновременно радости. Дагестанцы сейчас поняли, насколько музыка, которую я пишу, художественна.

«Полудикий» протеже Шостаковича

— В свое время ваш талант признавал Дмитрий Шостакович. О вашей музыке прекрасно отзывается дирижер Валерий Гергиев. Какую роль сыграли эти люди в вашей жизни?

— Дмитрий Шостакович принимал у меня государственный экзамен, когда я учился в консерватории. На экзамене пятнадцать человек, мои конкуренты, учившиеся играть на скрипке, фортепиано чуть ли не с горшка, почти музыканты, и я приехал, полудикий человек с гор. Тогда я ответил лучше всех, никто этого не ожидал. Великий музыкант меня лично порекомендовал для поступления в аспирантуру. Но, оказывается, завкафедрой московской консерватории уже определил другого человека на имеющееся место. Шостакович сказал тогда мне: «Поезжайте в свой Дагестан. И если еще останетесь композитором, возвращайтесь». Но мне не суждено было учиться у него, потому что в тот год он перестал преподавать в Москве. Я вернулся в Дагестан, стал жить у старшего брата, военного, в Махачкале на улице Гагарина. Как-то меня вызвали к первому секретарю обкома партии, Абдурахману Даниялову. Поначалу даже испугался, по какому поводу вызывают. Никаких преступлений не совершал, безумно люблю страну свою. Первый секретарь принял меня секунда в секунду в назначенное время. Никаких «подождите, я занят». Оказалось, что Даниялову позвонил Шостакович и просил его «поберечь» меня, добавив: «Мне кажется, в нем что-то есть». Меня тогда сделали деканом факультета музыки и пения Даггоспединститута. А через пару месяцев я даже получил квартиру.

С Гергиевым вспомнил сейчас интересный случай. Его сестра Светлана немного свысока ко мне относилась всегда. Во время очередных гастролей во Владикавказе я спел одну из самых знаменитых лакских народных песен «Дильбар». Возвращаюсь за кулисы, вижу, Светлана плачет. Я спросил, что случилось и не обидели ли ее. Она сказала, что все нормально и ничего не случилось. И продолжает плакать. А я не могу уйти, стою в парадном костюме. Не пойду же в нем, как дурак, в зрительный зал. Я опять к ней: «Светлана, простите, пожалуйста, но мне неловко, что вы плачете…». Потом она все-таки призналась: «Ширвани, это я от вашей песни плачу. Я вас прошу, никогда не уходите далеко от Валерия Абисаловича. Его окружают одни… вы знаете кто». Я пообещал ей это.

— В этом году мы будем отмечать ваш 80-летний юбилей. Какой подарок стал бы для вас самым желанным?

— Его непроведение для меня и будет самым желанным подарком.

Фото: Сабина Мамаева