Земельный вопрос 

— Юнус-Бек Баматгиреевич, у Дагестана и Ингушетии много общих проблем. Это и высокая дотационность наших республик, и растущие долги по коммуналке, и нехватка земли, и угроза терроризма и экстремизма, и вопросы межконфессионального согласия. Но начать хочется именно с земельных проблем, поскольку, на наш взгляд, подход к их решению определяет не только экономическую политику региона, но и является индикатором уровня социальной напряженности. 

— Ингушетию и Дагестан объединяют не только схожие проблемы, но и схожая культура. Вопрос даже не в том, чтобы дать инвесторам, предпринимателям землю, хотя эта проблема тоже является достаточно острой. Вы не хуже меня знаете, что у нас на Кавказе главные земельные проблемы связаны с выделением участков под индивидуальное строительство. А поскольку земли мало, в условиях дефицита начинает процветать спекуляция.

У нас, к примеру, выделенные нуждающимся участки перепродавались по пять-шесть раз. В итоге мы вынуждены были постоянно разбирать возникающие земельные споры и гасить конфликтные ситуации. Мы долго думали, как прекратить этот передел земли, и в итоге выходим на такое решение: через парламент закрепляем механизм, предполагающий не выделение участков под строительство, а продажу земли людям, желающим построить на ней дома. Причем деньги, уплаченные за землю, мы сразу же определим как целевые — они в обязательном порядке направляются на строительство инженерной и коммунальной инфраструктуры поселка, района новостроек. То есть в итоге эти деньги возвращаются к людям в виде цивилизованных сетей, построенных централизованно.  

— У нас в республике проблемы выделения земли под индивидуальное строительство сильно обострились в связи с системной урбанизацией — с каждым годом все больше людей переезжает с горной местности на равнину, в основном в города. Как эта проблема решается в Ингушетии? 

— У нас такой проблемы нет. Во многом это связано с тем, что нам удалось создать в селах хорошую инфраструктуру, обеспечить людей работой. Поэтому отток из сельской местности минимальный. Но надо признать, что у нас нет таких труднодоступных мест, как в Дагестане. Эту разницу обязательно надо учитывать.  

Что касается земельных отношений в сельском хозяйстве, то тут многие годы наблюдалась такая картина: люди взяли в аренду огромные наделы земли и совершенно не работают на ней, или же, как феодалы, сдают ее в субаренду. Иногда даже дважды и трижды. Такое безобразие возникло во многом потому, что у нас самые низкие на Северном Кавказе земельные налоги. Сейчас по предложению нашего Экономического совета и Минимущества налоги эти будем значительно увеличивать, причем увеличение может достигнуть 200 процентов. Кроме того мы планируем полностью запретить субаренду. По нашему мнению, это заставит людей относиться к земле по-хозяйски — мало кто захочет из года в год платить серьезные деньги за что-то, не приносящее ему прибыли.  

Все это позволит нам через короткое время выйти на следующий этап — у нерадивых хозяев, которые не смогут сами рационально использовать свои земли, будем их изымать и передавать тем, кто своим трудом докажет, что относится к земле, как настоящий хозяин. К слову, этот механизм мы в республике уже опробовали, когда занимались укрупнением наших ГУПов. Когда я пришел в республику, у нас в агропроме их было 46. Мы укрупнили самые эффективные из них, передав земли плохих хозяев тем, кто работал лучше. Результаты этой политики, кстати, показывают, что мы избрали верный путь. 

— Если можно, чуть подробнее о ГУПах. Дело в том, что в Дагестане данная форма хозяйствования признана неэффективной, поэтому сейчас в республике ведется масштабная работа по акционированию ГУПов. В Ингушетии же, как нам известно, пошли по другому пути, сделав ставку именно на государственный сектор в агропроме. 

— Мое глубокое убеждение — при правильном подходе ГУПы способны значительно снизить социальную напряженность на селе, и за одно это я готов данную форму хозяйствования всячески поддерживать. Люди не только имеют гарантированную работу и хорошую зарплату, но и дополнительно получают в натуральном виде сельхозпродукцию, которую выращивают. Естественно, это очень способствует социальной стабильности на селе. 

Многие директора ГУПов, работающие на этих должностях десятилетиями, привыкли относиться к ним, как к личным вотчинам, работали исключительно на себя. Спрашиваешь такого: «Где урожай?», отвечает: «Раздал зерно и кукурузу бедным людям». А кто ему дал право разбазаривать госимущество?! Хочет раздавать, пусть раздает со своего огорода. Поэтому перед каждым директором ГУПа мы поставили конкретные задачи, разработали поэтапную программу работ на ближайшие пять лет. За это время руководитель обязан обновить определенный процент техники, покупая в год хотя бы один трактор.  

Кроме того руководитель ГУПа обязан за счет собственных средств в обязательном порядке обеспечить хозяйство необходимыми удобрениями и регулярно вносить их. Разработаны также нормы урожайности сельхозкультур, которые необходимо выдерживать. Само собой разумеется, что руководитель отвечает за все обязательные платежи, в том числе выплаты по лизингу. Выполняет директор все платежи, не снижает планку работы — прекрасно. Не выполняет — на его место приходит другой. В этом году мы, скорее всего, уволим двух директоров ГУПов, которые не справляются с выполнением своих индивидуальных программ.  

Как только мы изменили подход и заставили директоров ГУПов играть по нашим правилам, результаты их работы сразу же стали меняться в лучшую сторону. Сегодня они дают примерно 40% продукции сельского хозяйства в республике, в следующем году, думаю, выйдем на 45%. 

— Насколько трудно в Ингушетии получить участок земли для личного подсобного хозяйства, КФХ? 

— Земли у нас мало, но тем не менее проблем с ее выделением для работы людям нет. Другое дело, что мы зачастую вынуждены отказывать тем, кто хочет получить определенный участок земли, расположенный под боком. Не станем же мы изымать землю у тех же ГУПов. Тут только начни, через короткое время от хозяйства ничего не останется. Другое дело участки, расположенные в гористой местности, на холмах, которые трудно обрабатывать техникой. Их мы людям охотно раздаем, было бы желание работать. 

Кстати, после недавней поездки в Дагестан дал поручение соответствующим службам подумать над программой выделения земельных участков под выращивание конкретной продукции. 

—??? 

— Мы летели на вертолете над Левашами, и я увидел внизу капустные поля, которые даже на видео заснял. Ни одного свободного участка, масштабы впечатляют. Мне рассказали, что с этих участков люди по три урожая в год собирают и за счет этого прекрасно живут. У нас тоже капуста замечательно растет, вот только никто ее выращиванием целенаправленно не занимается. Вот я и подумал, а почему бы нам не перенять хороший опыт соседей. Послал в Леваши специалистов учиться. Приедут, обсудим и, глядишь, внедрим программу выделения земли под конкретный продукт, ту же капусту. А заодно двинем программу более активного использования неудобных участков, расположенных в гористой местности. 

— Как обстоят дела с налогами в агропромышленном секторе? 

— Все наши ГУПы налоги исправно платят, КФХ тоже. Сложнее с личными подсобными хозяйствами, но тут я особой беды не вижу. Потому что для нашей республики намного важнее решить проблемы занятости людей. А кроме того есть еще проблемы продовольственной безопасности страны, импортозамещения, в решении которых более мобильные ЛПХ активно участвуют. 
Долги по энергетике 

— Общая проблема для наших республик — большие энергетические долги. Расскажите о вашем опыте работы на этом направлении. 

— Тут прежде всего надо понять, в чем корни проблемы. Да, нас обвиняют в том, что мы не платим. Но как можно требовать от людей платежной дисциплины, если их двадцать лет целенаправленно приучали не платить. Делали это не представители власти, а работники этих самых энергетических структур, собирающие деньги у населения. Приходили к условному Махмуду и говорили: «Дай 25%, остальное мы спишем». И Махмуд давал, становясь соучастником воровства. А потом вдруг узнавал, что на него все 100% долгов повесили. Думаю, и у вас в Дагестане такая же ситуация.  

Сегодня мы пытаемся ситуацию исправить, но, скажу честно, процесс идет очень трудно, поскольку за два десятилетия людей от платежной дисциплины основательно отучили. Поэтому приходится использовать практику масштабных отключений, судебных разбирательств. Небольшой сдвиг наметился, поскольку процент роста платежей за электроэнергию растет с каждым годом. В газовой сфере ситуация хуже, люди платить не хотят. Тем не менее работаем сразу по нескольким направлениям. Не только убеждаем людей в необходимости платить, но и пытаемся поломать наработанные «левые» схемы работы поставщиков ресурсов. Выявляем воздушные адреса, списываем множество «нарисованных» долгов, штрафуем предприятия, много лет работающие по сговору с поставщиками энергоресурсов без всяких приборов учета.  

Параллельно пытаемся решить проблемы, связанные с отсутствием удобных условий для осуществления платежей, малым числом платежных терминалов. Особой трагедии в этих долгах я не вижу, поскольку понимаю, что рано или поздно ситуация выровняется, надо только целенаправленно и каждодневно работать. Естественно, в тесном контакте с поставщиками энергоресурсов. 

— Вы имеете возможность повлиять на кадровые назначения руководителей региональных энергетических структур? 

— У нас хорошие отношения и с МРСК, и с Межрегионгазом, и с московскими руководителями. Я всегда им говорю одно: хотите ставить свою кандидатуру — на здоровье, но потом не обвиняйте республику в чем-либо, ваш человек — и ответственность ваша. Для дела же лучше будет, если я своего человека назначу. Не в смысле близкого, а того, с кого я потом жестко спросить смогу. Как правило, прислушиваются. 
Каково быть главой 

— Как вы формулируете для себя основную задачу руководителя, что является для вас главным приоритетом в работе? 

— Вот пришел, к примеру, в школу новый директор, и ничего не изменилось. Как скрипели старые двери, так и продолжают скрипеть. И даже дети никаких изменений не чувствуют. Так быть не должно. Каждый человек на своем месте просто обязан предпринять что-то, чтобы изменить ситуацию к лучшему, и я в этом плане не исключение. Мое глубокое убеждение — каждый руководитель обязан что-то новое привнести в свою работу, сделать хотя бы шаг вперед. 

Сегодня главе любого региона работать очень сложно. Во многом это связано с тем, что у государства накопилось очень много социальных обязательств перед населением. Не выполнишь эти обязательства, сразу же попадаешь под огонь критики. Объяснять при этом, что кризис, денег не хватает — бесполезно. И каждый руководитель региона, вступив на эту должность, должен быть к этому готов. И при этом тебя будут постоянно сравнивать с предшественником, а спустя год после твоей отставки с тем, кто пришел тебе на смену. С учетом этого для каждого руководителя ключевой вопрос — что после его ухода останется. Поэтому главная задача лично для меня — работать, опережая время на два-три шага вперед. Не ради своего личного самоуспокоения, а ради того, чтобы оставить после ухода реальный след в памяти людей. Ради того, наконец, чтобы в результате твоей работы твой народ стал жить хотя бы немного лучше.  

Задача сложная, но настолько важная, что ты просто обязан хоть из кожи вылезти, но добиться перемен к лучшему. Понятно, что не все у тебя получится на этом пути, но сделать все возможное ты просто обязан. Глава, даже бывший, всю жизнь, даже в отставке, все равно останется главой. 

— Что вы считаете главным достижением на посту руководителя региона? 

— Три вещи. Самое главное, это, конечно, стабильность. Это не только мое личное достижение, это работа всей моей команды. Капитан, конечно, стоит у руля, но без команды кораблем управлять он не может. Считаю, что в этом плане мы неплохо отработали. Потому что еще несколько лет назад в республике страшная ситуация была. Чуть ли не каждый день теракты, убийства, похороны. Ни школы, ни садики не радуют, когда вокруг происходят такие страшные злодеяния. Достигнутый перелом, повторюсь, — это результат работы всей команды, и, в первую очередь, правоохранительных органов. 

Второе бесспорное достижение — мы подняли на хороший уровень и социалку, и экономический блок. Даже в советское время на территории Ингушетии не строили столько школ, детских садиков, больниц и других социальных объектов. Мы этот пласт подняли. Если в 2009 году у нас в специализированных учреждениях занимались спортом всего три процента населения, то сегодня — 24%. Существенно сократились очереди в детские сады. Если в начале моей работы детскими садами было обеспечено всего 9% населения, то сегодня — 28%. Если у нас было 49,7% общей безработицы, то сегодня мы довели этот показатель до 29%. 
Профилактика радикализма и «профучет» 

— Вы сказали о стабильности. Общеизвестно, что ваши методы решения этой серьезнейшей проблемы сильно отличаются от методов ваших коллег в соседних регионах. В первую очередь это касается огромной работы по профилактике радикализма. Вы не боитесь, что ваш особый подход может вызывать раздражение у весьма влиятельных фигур, курирующих вопросы борьбы с терроризмом и экстремизмом? 

— Каждый глава имеет свои привычки, свой характер, свои методы работы. У каждого имеется свой собственный опыт, подсказывающий ему то или иное решение в каждой конкретной ситуации. И, наконец, у каждого есть свои собственные ресурсы, отличающиеся от ресурсов соседей. Исходя из этого, каждый глава и выстраивает свою работу. Кстати, опыт адаптации мы взяли у Дагестана. На мой взгляд, это довольно совершенная схема профилактики преступлений. У нас под адаптацию попадают не только те, кого считают экстремистами, но вообще любые преступники, которые прячутся от власти. У нас ведь, не скрою, есть такие, которые находятся в розыске по 20-30 лет.  

Меня, признаюсь, не очень волнует отношение ко мне. Любят меня или нет, какая разница. Намного важнее другое: есть тема, с которой надо работать, и я в этой теме работаю как могу, без оглядки на мнение окружающих.  

Сразу скажу, не пытайтесь сравнивать ситуацию в Дагестане и Ингушетии. Если в Ингушетии в основном живут ингуши, то в Дагестане большое количество национальностей. Там просто обязан быть свой особый подход. И методы работы в наших республиках соответственно будут значительно отличаться. Но определенные механизмы, конечно, надо перенимать, и мы друг у друга учимся. И сегодня, считаю, от такого подхода больше плюсов, чем минусов.  

— В свое время вы «засветили» номер своего телефона, сказав, что каждый человек, желающий покончить с экстремизмом и вернуться к нормальной жизни, может связаться лично с вами. Такой подход принес ожидаемые результаты?  

— Принес. Я с удовлетворением могу сказать, что благодаря этому нам удалось «вывести из леса» достаточное количество людей. Кстати, интересный момент с этим телефоном. Как только ситуация с бандподпольем в республике начала меняться к лучшему, сразу же изменилась тематика сообщений, приходящих на мой телефон. Если раньше ко мне в основном обращались боевики, то сегодня авторы сообщений — законопослушные граждане, сигнализирующие о проблемах ЖКХ, земельных конфликтах, проблемах с оформлением пенсий и пособий, плохой работе муниципальных властей.  

— Долгое время на Кавказе религиозные организации дистанцировались от официальной политики, занимаясь исключительно делами духовными. В последнее же время наблюдается заметная активизация исламских организаций, заявляющих, в частности, о своем желании принять участие в выборах. Что в этом плане происходит в Ингушетии? Как вы относитесь к проявлению политической активности со стороны религиозных деятелей?  

— На мой взгляд, их сегодняшняя политическая активность — явление временное, закончатся выборы, и она сама собой уйдет в песок. Перед выборами число недовольных всегда растет, и, естественно, появляется соблазн направить энергию этих людей в выгодное каким-либо силам русло. Ну, захотели определенные представители духовенства поиграть в политику — на здоровье. На мой взгляд, это говорит только о высокой шкале демократии в республике и больше ни о чем.  

Бороться с этими проявлениями глупо, вмешиваться в ситуацию и принимать какие-то меры против этих людей — незаконно и неправильно. Они имеют право на свое мнение, что тут еще сказать. Наблюдать со стороны за всеми этими играми достаточно забавно. Сначала они объединились с оппозиционными силами, которые всегда критиковали, потом разбежались по углам. Затем начали искать спонсоров, особо в этом не преуспев. В политике это нормальные вещи, я с этим спокойно мирюсь. Но есть вещи, с которыми смириться я никак не могу. Можно заниматься пропагандой и агитацией на улицах, но нельзя продвигать свои политические взгляды в мечети, тем более собирать у прихожан подписи. Это совершенно кощунственные вещи, за что с них спросят, конечно. Мечети строились не для занятий политикой, это известно каждому мусульманину. Я говорю об этом не как глава республики, а как верующий человек, наблюдающий за тем, как некоторые священнослужители пытаются жить не по шариату.  

— Мы постоянно слышим от вас призывы к примирению представителей различных религиозных течений, которых вы приглашаете сесть за стол переговоров. Слышат ли вас, дает ли подобный подход реальные плоды, или призывы так и остаются призывами?  

— Мы вдруг начали делить людей на тех, кто соблюдает так называемый «традиционный» ислам и тех, кто является сторонником ислама «нетрадиционного». Начнем с того, что таких определений в нашей религии нет. Все намного проще. Если вы живете по шариату, то вы в исламе, а если вы живете не по шариату, то вы не в исламе. Ни один священнослужитель не станет этого отрицать. А если вы хотите выдумать тысячу причин, чтобы не быть в шариате, о чем вообще может быть разговор. В хадисах сказано, что во все времена будут эти противоречия между верующими.  

Всевышний не вмешивается в этот процесс. Если бы Ему было угодно, он ведь сделал всех мусульманами. Есть рай и есть ад. И, соответственно, нужны те, кто будет пополнять эти два места. Это все на усмотрение человека остается. Я всегда людям говорю: религия это не показуха, религия это не публичность, это душа каждого верующего человека. Если вы хадисы читаете и толкуете так, как это вам выгодно, если подаяниями хотите обелить свои черные дела — это не пройдет. Пыль в глаза вы пустите, но Всевышний этого не примет.  

Я не всегда понимаю, когда в определенных обстоятельствах кто-то демонстративно кричит: «Я пойду молиться». Молись на здоровье, ты не единственный, кто собирается молиться, остальные тоже, если они мусульмане, пойдут, но не станут из этого делать показуху. А мы что, не ходим молиться? Скажи: «Извините. Я выйду на пять минут». Помолись, приди. Когда мы начинаем перебарщивать, придавать значимость одним составляющим религии, забывая о других важных моментах, тогда и возникают эти разговоры о традиционном и нетрадиционном исламе.  

Кроме того, есть законы Российской Федерации. Если вы говорите о том, что в республике есть ваххабиты, пишите заявление и органы правопорядка проверят вашу информацию, ведь по закону ваххабитов, так же как экстремистов и террористов, у нас в стране быть не должно. Они должны арестовываться и, если оказывают сопротивление власти, уничтожаться. Зачем сталкивать людей? Если человек не согласен с вашим мнением, это вовсе не означает, что он экстремист или ваххабит. Каждый человек имеет право на свое мнение, если оно не выходит за рамки конституции.  

Если же ты имам, и в твоем населенном пункте открылась другая мечеть, куда начали уходить люди, это не означает, что эти люди подались в экстремисты. Это говорит лишь о том, что ты работаешь не так, значит, причина в тебе. Конечно, могут быть и провокации, но нельзя, не разобравшись, сразу же обвинять людей, которые говорят и думают не так, как ты. Намного полезнее попытаться разобраться в причинах, поговорить с людьми, выявить истоки болезни. И только после этого ставить диагноз и назначать лечение. А если ничего этого нет, одни эмоции, это абсолютно неправильно.  

— Вы предлагаете не самый легкий путь, тем не менее все это работает. И неплохо работает, надо признать. По данным спецслужб, сегодня в Сирии воюет менее ста представителей Ингушетии. Это замечательный показатель. А что происходит в самой республике? Со стороны понять это достаточно трудно.  

— По крайней мере, вал напряженности спадает. Я все-таки работаю на перспективу, на молодежь. Мы взрослые люди, выросшие в советском прошлом. У нас в советское время был один имам, которого называли муллой. И тот подконтрольный всем: и КГБ и другим службам. Он делал свое дело, не переходя недозволенных граней. Сегодня же есть такие священнослужители, которые год побыв за границей и поучившись там, начинают объяснять людям, что до этого они жили неправильно. Да, бывает, что те, которые получили хорошие знания, говорят правильные вещи, но такие, до понимания которых общество еще не созрело. На мой взгляд, если имеется опасность того, что подобные проповеди могут дать обратный результат, намного достойнее на данном этапе промолчать эту страницу. До тех пор, пока человек не созреет.  

Именно поэтому я так много внимания уделяю воспитанию молодежи, которая более восприимчива к идеям экстремизма. Когда мне говорят: старики не поймут, старики будут недовольны, я меньше тревожусь. Старики как раз понимают все. Они у нас абсолютно замечательные. Они в лес с автоматами не побегут, на преступный путь не встанут, никто их в заблуждение не введет. 

Поэтому, повторюсь, главная работа должна вестись с молодежью.  

— Ваше отношение к так называемому «профучету». Насколько эффективны с вашей точки зрения постоянные задержания прихожан определенных мечетей, которых регулярно ставят на учет в органах внутренних дел?  

— На учет, безусловно, надо ставить наркоманов, болеющих СПИДом и другими страшными болезнями. Но ставить на учет только за то, что человек ходит не в ту мечеть, конечно, неправильно. Наоборот, это может подтолкнуть к радикализму. Этого не должно быть. Мы тоже иногда ставим молящихся на учет. Но, в основном, это касается тех, кто регулярно приезжает молиться в Ингушетию из других регионов. Зачем, к примеру, ехать в соседнюю республику из Дагестана, где хватает своих мечетей? Очевидно, что приезжает такой человек к нам не просто так. И поэтому мы, естественно, хотим узнать об этом человеке побольше. Когда же внутри республики человек приезжает не в «свою» мечеть, чтобы помолиться у определенного имама, это его право, тут никаких мер мы не принимаем.  

— Полтора года назад «НД» брало интервью у губернатора Астраханской области Жилкина. Так вот он сказал, что его пребывание на посту губернатора автоматически означает запрет на занятие государственных должностей для его родственников. У вас, как известно, большая семья. А много ли ваших родственников сегодня во власти? 

— Вы журналисты, и поэтому то, что я скажу, можете легко проверить. Несмотря на то, что среди моих родственников много умных, образованных людей, во власть они не придут. Представители моего тейпа часто говорят мне: «Если бы не ты был у власти, я бы вырос в большого начальника». Я их понимаю и отвечаю: «Если суждено Всевышним, значит, после меня будете у власти. И я буду помогать вам». Я даже не вспомню сейчас, кто из моих близких родственников занимает сегодня какое-нибудь «хлебное» место. Тем более родные братья.  

— Ваше мнение о новом полпреде, который, как и вы, является человеком военным. Приходилось ли вам ранее сталкиваться с ним? Чего следует от него ожидать? 

— Обязанности полпреда прописаны законом, и поэтому сверхъестественных изменений в политике, которую он проводит, ожидать не стоит. Радует, что пришел человек с опытом, который он получил при создании нового округа. Который с нуля создавался, и поэтому опыт, который получил Олег Евгеньевич Белавенцев, бесценен. Он эту работу до последнего винтика изучил, а кроме того показал, что может оперативно решать любые задачи. Как военный человек он, безусловно, мотивирован на дисциплину, исполнительность, плановость работы. Думаю, это будет большая помощь для глав регионов. И хорошая замена Сергею Алимовичу Меликову. Лично познакомился с ним уже после событий крымских. Но и до этого слышал о нем только хорошее.  

— О чем вы мечтаете? 

— Мои мечты очень простые. Достроить мечеть в Магасе, федеральную автодорогу, дворец спорта, дворец культуры. Магас возродить, чтобы он стал настоящей столицей. Это даже не мечты, а приоритетные задачи, которые я должен решать. Но главная задача, безусловно, — сделать все, чтобы не было повторения тех страшных лет. 

— А как вы отдыхаете? 

— Я не скажу, что очень сильно устаю. Наверное поэтому и не чувствую особой потребности в том, чтобы поехать отдыхать куда-то. Может, это связано с особенностями моего организма, а может с закалкой, которую я получил в армии. Отдых для меня, это, безусловно, общение с семьей, с детьми, хотя на Кавказе не принято эти темы особо раскрывать. Когда бываю в командировках по стране, выделяю время на то, чтобы посмотреть город, посетить достопримечательности. Это тоже для меня отдых. Как-то так. 

Фото: ingushetia.ru