К примеру, в суде в качестве свидетеля со стороны ответчика выступил ставропольский Омбудсмен, дядя чуть за семьдесят. Он пришел с заготовленной речью на нескольких листах, говорил долго и пафосно. Вот основные тезисы Уполномоченного по правам человека (наверное, по правам того самого человека, который занимает пост губернатора): а) Советская власть сделала нас прогрессивными, а хиджабы — это откат к дикости; б) если мы сейчас дадим слабину, то наш край столкнется «со всеобщей х... ху... хи... хад… жи-би-зацией». Омбудсмен заявил, что считает вполне законной сегрегационную практику, когда девочкам в хиджабах разрешают приходить в школу лишь после занятий, когда там нет других детей.
Еще мы имели счастье допросить Уполномоченного по правам ребенка при губернаторе Ставропольского края (именно так — «при губернаторе»). Она готова защищать права моих подопечных, но боится, что это «ущемит интересы других детей». При этом объяснить, чьи интересы ущемляет девочка, приходящая в школу в платке, ни она, ни ее «взрослый» коллега не смогли.
Примерно такой же позиции придерживается и заместитель министра образования края, главная забота которой — «сохранение светского характера образования» и интересы неверующих детей.
— Считаете ли Вы, — спрашиваю, — что образование в школах станет религиозным, оттого что эти девочки будут носить платки на голове?
— Нет, но... (длинная пауза).
— Но что? Что изменят эти платки в характере образования? Перестанут в школах рассказывать про Дарвина? Заменят физику теологией?
— Нет, но... (снова зависает).
— Хорошо, скажите, чем девочка-мусульманка или христианка, приходящая в школу в платке, ущемляет права других детей, в том числе неверующих?
— Ну как Вам сказать... ну...
Собственно, главными аргументами наших оппонентов были «но» и «ну».
Еще один довод: хиджаб указывает на «инаковость» ребенка, а это в школе просто недопустимо. Другие школьники будут задаваться вопросом: «А почему мы разные?». Это приведет к взаимному отчуждению, девочек-мусульманок могут дразнить и т.п.
— Хорошо. А как вы предлагаете поступать, к примеру, с чернокожими детьми? Они тоже пусть переходят на экстернат, чтобы не вызывать лишних вопросов? С узкоглазыми?
— Нет, конечно.
— Но ведь они тоже «инакие», может возникнуть «взаимное отчуждение», нет? А как Вы предлагаете поступить с лопоухими детьми? Может отправить их на надомное обучение, чтобы однокашники не дразнили?
— Я не буду отвечать на этот вопрос!
Еще наши оппоненты (в частности вышеупомянутый Омбудсмен) считают, что школьницам в хиджабах совершенно невозможно заниматься физкультурой, и вообще, хиджаб отрицательно сказывается на успеваемости. Я спрашиваю: «С чего Вы взяли?». В ответ слышу язвительное: «А вы когда-нибудь видели хоть одну спортсменку в хиджабе?».
И мне не было надобности рассказывать о спортсменках-олимпийцах и даже о целых женских сборных в хиджабах. У меня в зале сидел живой контраргумент — дочь моего доверителя Алина Сулейманова — десятиклассница, участница соревнований по баскетболу, волейболу, лапте и Бог знает еще по каким видам спорта, а кроме того, многочисленных интеллектуальных олимпиад, одна из лучших учениц района, потенциальная золотая медалистка, которую из-за хиджаба не пускают в школу.
Впрочем, ни пример умницы Алины, ни даже пример Девы Марии, никакие доводы разума не способны были убедить наших оппонентов и суд в том, что хиджабофобия не рациональна, что это глупый необоснованный страх.
Вот так посидели два дня, поговорили, а потом рассудила нас тетенька в мантии, не могущая даже ударение правильно поставить в слове «вероисповедание».
(Кстати, автоматический корректор ФБ предложил мне заменить слово «хиджабов» на «пиджаков». Тоже, гад, радеет за светскость.)
P.S. Интересно, если подобная проблема придет во всей своей широте и полноте в Дагестан, как будут реагировать местные муфтии, имамы, алимы и прочие авторитетные мусульмане республики, чьи протесты, возмущения, опровержения (если они будут, конечно) вряд ли перевесят чашу российского правосудия?».