О подарке одного из лучших архитекторов мира Манфреди Николетти, умении продать мельхиоровый браслет дороже серебряного, поисках дагестанского хита для Тины Тёрнер, «помощи» дагестанских чиновников и многом другом корреспондент «НД» поговорил с известным строителем и меценатом Омаром Омаровым.

— Омар, в республике многие знают вас как организатора поистине сумасшедшего международного архитектурного конкурса, к участию в котором вам удалось привлечь элиту мировой архитектуры. Не обидно, что проект «Лазурный берег» в итоге лег под сукно и год вашей жизни был потрачен впустую?

— Ну почему впустую? Я получил возможность пообщаться с интереснейшими людьми, встречался и обсуждал проект с Фуксасом — это его «Огурец» сооружен посреди Лондона; привез в Махачкалу Манфреди Николетти, с которым в ходе подготовки конкурса успел подружиться, окунулся в незабываемую атмосферу творческого поиска. А еще остались уникальные эскизы… Помните комплекс из двух «танцующих» зданий, в которых угадывались силуэты пары, исполняющей лезгинку? А подарок, который я получил от Николетти? Узнав о моей мечте — построить в Махачкале музей танца «Лезгинки», он вдруг подарил мне эскиз музея в виде даула — горского барабана со шнурами на боках.

Да и вообще я глубоко убежден, что бесполезной работы попросту не бывает — она просто перерастает в опыт. Я в свое время окончил строительный факультет нашего политеха, а незадолго до развала Советского Союза отучился в Академии внешней торговли. Времена тогда были веселые — законодательство в области международных отношений менялось практически каждый день, преподаватели наши в этой гонке сильно отставали. В итоге у меня все никак не складывалась в голове стройная картина происходящего. Тогда я составил для себя список базовых вопросов в области международной торговли и обошел с ним больше десятка внешнеторговых организаций, торгующих с зарубежными странами. Не одну неделю я общался не с теоретиками, а с практиками, и постепенно пазл сложился. Я понял, что изучил этот вопрос лучше, чем мои консультанты.

«Бесполезная работа, — говорили мои сокурсники, — все равно завтра все снова поменяется, и твои знания окажутся никому не нужными». А мы с друзьями тем временем открыли и зарегистрировали Молодежный центр «Ко-Интер», оказывающий консультационные услуги по вопросам внешней торговли, и начали зарабатывать очень неплохие деньги. Информацию обновляли регулярно, платили деньги чиновникам и первыми в стране получали все новые постановления правительства, некоторые даже в черновиках. После окончания Академии мы сидели в Махачкале и консультировали крупнейшие фирмы страны. Среди наших постоянных клиентов были такие гиганты, как завод «Серп и молот», Киевский институт сверхтвердых материалов с сумасшедшим внешнеторговым оборотом, газета «Коммерсант». Кроме того, центр обслуживал почти все международные выставки в Москве. Это я к тому, что бесполезной работы не бывает в принципе.

— А в республике ваши организаторские способности как-то пригодились?

— Да, сейчас расскажу. История крайне поучительная, прекрасно демонстрирующая то, что чиновники (советские или российские — значения не имеет) работают не творчески в принципе и могут похоронить любое, даже самое интересное начинание.

Накануне полного и окончательного развала Советского Союза мы взялись организовать и провести выставку-продажу изделий дагестанских умельцев во Флоренции. Собрали в кучу изделия кубачинцев, гоцатлинцев, балхарцев, включили в состав делегации директоров предприятий, занимающихся их выпуском (по законам того времени продавать какую-то продукцию за рубежом мог только ее производитель), и поехали.

Во Флоренции выяснилось, что дагестанская экспозиция по своим размерам оказалась второй на выставке после Китая, даже общая экспозиция Советского Союза была меньше нашей. Директора предприятий, приехавшие вместе со мной, сразу загрустили. Рядом с нами представители «Алмазювелирэкспорта» торговали серебряными кубачинскими изделиями, тогда как нам разрешили выставлять только мельхиор. Кроме того, множество дагестанских ковров привезли на выставку представители внешнеторгового объединения «Российские ковры».
И что в итоге? Те же самые ковры внешторговские чиновники продавали весьма вяло, по 90 долларов за квадратный метр ковра, тогда как наши улетали за 230—250 баксов. Точно так же торговал я и остальными изделиями. Две наши унцукульские трости с набалдашниками закупили для Ватикана, и обошлись они его представителям весьма недешево. Наши мельхиоровые браслеты мы продавали дороже серебряных браслетов конкурентов и распродали все в два раза быстрее, чем они. Прямо на выставке мы заключили очень выгодный контракт с ювелирной фирмой «Бижу Кашо» («BIJOUX CASCIO») (производят весь ассортимент ювелирки — от бижутерии до изделий с бриллиантами). После изучения наших экспонатов итальянский дизайнер разработал эскизы комплектов, в которые входили серьги, браслет, кольцо и кулон. В Махачкале три хороших ювелира (кубачинец, гоцатлинец и лакец) воплотили эти эскизы в мельхиоре (с серебром нам еще работать было нельзя), и 48 комплектов отправились в Италию. Заработали на этом все. За каждый рубль затрат (включая немалую прибыль) мы взяли с фирмы «Бижу Кашо» доллар, они же, в свою очередь, продали все по десятикратной цене. При этом большую часть наших изделий закупил дом Армани, на один из показов его модели вышли в наших комплектах. Остальные продавались в магазинах на мосту «Понте-Веккьо» во Флоренции. Там, к слову, торгуют только очень дорогими изделиями и бриллиантами. Это сотрудничество можно было развивать и дальше, но я тогда увлекся другими проектами.

При творческом подходе деньги вообще зарабатываются интересно; на выставке во Флоренции, к примеру, мы за короткое время заработали более 18 тысяч долларов. Тут же вложили их в организацию бизнес-тура по России для итальянских табачных фабрикантов, и через пару месяцев получили уже 30 тысяч долларов. А наши чиновники и по сей день рассуждают о том, что хорошо бы заняться продвижением на рынок дагестанских товаров, а дело по-прежнему стоит.

— Вас называют главным популяризатором лезгинки на Северном Кавказе: созданный вами сайт lezginka.net пользуется популярностью, я уже не говорю об организации фольклорных фестивалей, в которых центральное место занимали конкурсы лезгинки им. Патимат Омаровой. Откуда у вас такая любовь к этому танцу?

— Так получилось, что две мои двоюродные сестры занимались лезгинкой в Доме пионеров. Как понимаю, у девочек обнаружился к этому танцу талант, через какое-то время обеих пригласили работать в ансамбль «Лезгинка», незадолго до этого созданный легендарным Танхо Израиловым. Старшая сестра, кстати, проработала с мужем в ансамбле до самой пенсии. В доме моего дяди очень часто собиралась творческая интеллигенция, почти каждый день к нам приходили певцы, танцоры, музыканты, было очень весело и интересно. Родители увлечение сестер всячески поддерживали, порой сами принимали участие в музыкальных программах (отец очень неплохо играл на мандолине). Я тоже увлекся музыкой, и в школе, и в армии, и в институте играл на гитаре в составе различных ВИА.

— А лезгинку танцевали?

— Очень посредственно, танцор из меня слабый. Но любовь к этому танцу сохранил на всю жизнь, для меня лезгинка — олицетворение Дагестана, духа наших народов. Сегодня в республике озаботились поисками бренда Дагестана, а, на мой взгляд, этот танец как раз и является таким брендом. По существу, таких значимых брендов у нас не очень много. Имам Шамиль, Расул Гамзатов и танец «лезгинка».

В 2000 году в память о матери я впервые провел в Махачкале Международный музыкально-танцевальный конкурс на лучшее исполнение танца «лезгинка». Всего таких конкурсов было три. Перед каждым из них в Нальчике проводились координационные совещания, где собирались руководители государственных ансамблей кавказских республик. Об уровне конкурсов говорит то, что их участниками были легендарные танцор Нодар Плиев и гармонист Рамзан Паскаев, солисты государственных ансамблей.

— Власти республики поддержку оказывали?

— Огромную (смеется). Заявку на конкурс мы подавали в наше Министерство культуры за год до мероприятия. А подписывали ее за четыре дня до заезда гостей, все время держали нас в подвешенном состоянии. Это притом, что государственные ансамбли кавказских республик, планировавшие принять участие в нашем конкурсе, включали это мероприятие в свои планы за год до его начала. Но это цветочки. В ходе подготовки фестиваля я договорился, что в Махачкалу приедут солисты Грузинского национального ансамбля Сухишвили-Рамишвили, Государственный ансамбль Армении. Накануне выезда директор балета позвонил в наш Минкульт и поинтересовался обстановкой в Махачкале (российские СМИ на тот момент представляли Дагестан территорией террора и беспредела). В ответ наши чиновники сказали ему: «Этот конкурс организует частное лицо, мы ни за что не отвечаем и ничего гарантировать не можем. Вы, конечно, можете приехать, но, повторяем, мы ничего гарантировать не можем». В итоге грузины, естественно, не приехали, так же как и армяне (они тоже на всякий случай позвонили в Министерство культуры). И такие «подарки» я получал практически на каждом этапе подготовки.

Тем не менее, конкурс у нас получился замечательный, все приехавшие были в восторге, практически каждый обратился ко мне с просьбой сделать это событие регулярным. И следующие два года Махачкала принимала гостей. Вход для зрителей всегда был бесплатным.

— А что случилось потом? Вы охладели к этой идее?

— Нет, конечно. Тут такая история. Все эти три года на наш конкурс приезжали гости из Турции, представители северо-кавказской диаспоры. Они очень переживали по поводу того, что на десятилетия оказались оторванными от родных корней, многое на этом пути забыли или потеряли. В последний свой приезд в Махачкалу они обратились к участникам конкурса с предложением: перенести его проведение в Турцию, чтобы потомки тех, кто в свое время покинул Россию, Советский Союз, могли приобщиться к культуре предков, восстановить связь с исторической родиной. И с 2004 года фольклорный фестиваль народов Кавказа проходит в Турции. Первоначально я по-прежнему занимался организационной работой, спонсировал поездки наших артистов, но потом постепенно все закрутилось и заработало само. Так что я из организатора превратился в почетного гостя, и это обстоятельство меня очень радует.

Получается, я все делал правильно — хорошо организованное дело никогда не разваливается даже после ухода организатора. Кроме того, выяснилось, что моя идея — сохранить и преумножить культурное наследие предков — оказалась очень востребованной и жизнеспособной. И это, на мой взгляд, замечательно.

Кстати, в Турции я увидел, что происходит с традициями народа, потерявшего связь с культурным наследием. Когда я впервые увидел «турецкую» лезгинку, буквально впал в ступор: какой-то дикий микс, смесь элементов из танцев разных народов Кавказа. Кто-то из наших, помню, даже пошутил горько: «Как немного времени потребовалось на то, чтобы превратить лезгинку в танец североамериканских индейцев».

В 2000 году я организовал в Махачкале Союз хореографов Дагестана, первый такой союз в странах СНГ. Видимо, «турецкая» лезгинка меня не на шутку испугала. Тут тоже все шло по уже накатанному сценарию: на первых порах я спонсировал деятельность Союза, а потом он превратился в самодостаточную творческую организацию, которая работает без моей помощи.

— А с «турецкой» лезгинкой что в итоге случилось?

— Осталась в прошлом. В Турцию начали регулярно ездить наши лучшие хореографы. Тот же Нодар Плиев, первый президент Союза хореографов Дагестана Курбан Курбанов, представители других северокавказских республик. Сегодня там танцуют дагестанскую, чеченскую, кабардинскую лезгинку — в общем, каждая из национальных диаспор смогла возродить свой исконный танец, который, уверен, будет отныне бережно передаваться детям и внукам. В этом году фестиваль (он состоится 22 июня) обещает стать особенно интересным — впервые за эти годы в Турцию поедет легендарная «Лезгинка». О ее приезде здесь мечтали годами, глава северокавказской диаспоры Мехмед Айдемир даже пару раз специально приезжал в Махачкалу, чтобы решить этот вопрос. Встречался по этому поводу с председателем правительства, даже получил согласие, но потом что-то не срослось. Очень рад, что вопрос этот наконец решился.

— Омар, финансирование культурных проектов для вас потребность?

— Наверное. Хотя, если начать вспоминать… Свой первый проект я начал продвигать из чувства протеста. Помните, как в 90-е Дагестан поливали грязью, представляя не иначе как родину рэкетиров, бандитов и похитителей людей. Я решил хоть что-то этому противопоставить. Создал студию «Регион-фильм» и начал работать. Запустил в производство сразу четыре фильма — правда, по разным причинам до проката дошел только один из них, о русской учительнице, матери моего друга Елене Васильевне Рамазановой. Назывался он «В Дагестане я нашла свое счастье». Сам набросал проект сценария и начал искать профессионалов, способных сделать фильм, после просмотра которого зрители должны были сказать: «Оказывается, я совсем не так представлял себе Дагестан». Приглашал только профессионалов высокого класса. Сценарий, к примеру, писала известный режиссер и сценарист Вероника Токарская. Я даже психолога профессионального привлек, он отвечал за то, чтобы кадры видеоряда «работали» на имидж Дагестана, вызывали исключительно положительные эмоции. Текст от автора читал Армен Джигарханян, актер-легенда. Помню, сидим мы в студии, он начитывает текст и в особо пафосных местах подмигивает мне и говорит: «Омар, тут я тебе три истерики в зале гарантирую». Джигарханяну проект настолько понравился, что он отказался от оплаты, сказал, что это его подарок Дагестану.

В общем, фильм этот объездил полмира, участвовал в пятнадцати кинофестивалях, заработал кучу дипломов. Вон один из них, подписанный Сергеем Соловьёвым, на стене висит. Фильм два раза показали по НТВ, в республике его достаточно часто демонстрируют. Так что поработали мы не зря. И даже «Московский комсомолец», который не упускал случая пройтись катком по кавказцам, прислал к нам известную журналистку Екатерину Сажину. К ее чести, эта умница и красавица написала очень добрую, большую и интересную статью про фильм и Дагестан, которую, как ни странно, напечатали.

— А остальные три фильма?

— Второй был о геополитических причинах чеченской войны. Со мной встретились серьезные люди и посоветовали этот проект закрыть.

— Кто посоветовал?

— Я же говорю, серьезные люди. Из тех, чьими советами пренебрегать не рекомендуется. А остальные фильмы пришлось заморозить из-за того, что у меня в тот момент возникли проблемы с бизнесом. Речь ведь шла о достаточно серьезных деньгах; мой первый фильм, к примеру, стоил на уровне квартиры в Москве.

Заговорил о деньгах и сразу вспомнил, как перед началом съемок члены команды сказали мне, что, поскольку Дагестан — место опасное, я должен буду заплатить им двойную ставку командировочных. «Хорошо, — ответил я им, — если после окончания съемок вы по-прежнему будете думать так, я, не торгуясь, заплачу вам по двойным расценкам». И вот съемки закончены, мы сидим в ресторане, на эстраде «случайно» Дадаш Дадашев играет на скрипке «Полет шмеля», «Чардаш», Паганини. А члены съемочной бригады с удивлением: «Это у вас в ресторанах такой уровень исполнения и репертуар?!», «А можно нам летом приехать сюда с семьями?». И тогда я с улыбкой спросил: «Ну так что там с двойной оплатой?». — «Какая двойная оплата, Омар? — отвечают они мне. — Ты извини, но эти гады с телевидения так убедительно врут, что мы были уверены, что едем практически на войну».

Еще одну историю интересную вспомнил. Во время работы над фильмом уже в Москве мы с друзьями зашли как-то в очень популярный радиоклуб «Гвозди». В какой-то момент диджей поставил новую песню немецкой группы «Skooter» «How much is the fish?» («Сколько стоит рыба?»). Так вот вторая часть этой песни — лезгинка в чистом виде, причем очень интересная лезгинка. Подхожу к диджею, прошу повторить лезгинку. И слышу в ответ: «Мы здесь лезгинок не играем». — «Может быть, и не играете, — говорю, — но только что прозвучала лезгинка в аранжировке группы “Skooter”». Я, конечно, все это сочинил, но, самое главное, мне поверили. Диджей извинился, потянулся к пульту, а я взял у него микрофон и объявил конкурс для дам на лучшее исполнение лезгинки. В качестве приза заявил бутылку дорогого шампанского. В общем, через несколько минут танцевал весь зал, а песню «Skooter» повторяли раз за разом. В итоге мне пришлось раздать два ящика шампанского.

— Замечательная история!

— У нее, кстати, интересное продолжение случилось. Несколько лет назад я загорелся идеей записать диск дагестанских народных песен в современной аранжировке. Планировал привлечь композиторов из разных стран, чтобы получился сплав различных культур и музыкальных школ. В России привлек Александра Добронравова, автора хита «Как упоительны в России вечера». Вручил ему диск с песнями (в свое время я переписал и оцифровал архив Дагестанского радио). Он выбрал кумыкскую песню и начал работать. Но… безрезультатно. «Не получается, Омар, — пожаловался он как-то мне. — Не могу уйти от горских триолей, которые лежат в основе всех ваших мелодий. Даже не знаю, что делать».

И тут я вспомнил про песню группы «Skooter», а заодно начал искать ритмы лезгинки везде, где только можно. И как-то мы с женой пошли в зал Чайковского на концерт Баха. И вдруг в одном из хоралов я явственно улавливаю ритмы лезгинки. И тут началось. Я отыскал лезгинку в одной из песен группы Deep Purple, в композиции шотландского ансамбля «Биг Бен». Потом кто-то из друзей познакомил меня с лезгинкой для четырех скрипок Дженнет Далгат. Все это я принес Добронравову, он послушал, проникся и вскоре выдал песню, положив начало альбому. Две песни — лакскую и аварскую — мне аранжировали в Турции, во Франции сейчас работают над татской песней, в Канаде — над даргинской и аварской. Мечтаю, что в ходе этой работы удастся создать хит, который не будет стыдно предложить какой-нибудь звездной певице. Я, к примеру, вижу в этой роли исполнительницу уровня Тины Тёрнер с ее уникальными вокальными данными.

— А музей танца «Лезгинка» мы когда в Махачкале увидим?

— К его строительству готов приступить хоть завтра. Идея, обкатанная в беседах с лучшими хореографами Кавказа, давно сложилась. Это будет интерактивный музей, чем-то напоминающий музей переселенцев, который я увидел в США. Там при минимуме экспонатов сумели создать атмосферу, что очень важно. У нас тоже будет воссоздана атмосфера горского быта, без чего лезгинки не понять. Предполагается использование компьютерных эффектов, голограмм. Еще там будет богатая видеотека, аудиотека, репетиционный, просмотровый залы. Обязательно двухсветный, чтобы была возможность сверху, с балкона, наблюдать за репетициями танцоров.

При музее будет действовать творческая лаборатория, сотрудники которой будут ездить по селам, собирать и записывать элементы старинных танцев. Я уже не говорю о таких простых вещах, как коллекции горских инструментов, старинных костюмов. Все это у меня в голове уже сложилось в четкую картину, которую я, повторюсь, хоть завтра готов воплотить в жизнь.

— Так за чем же дело стало?

— Не раз и не два за последние годы я рассказывал об идее музея чиновникам республики и города, но оказалось, что для них это не первостепенно. Я убеждал их, насколько важно, чтобы первый в мире музей танца «Лезгинки» был открыт именно в Махачкале, но тщетно. Говорил, что готов в здании музея лезгинки открыть также музей современного искусства, экспонатами которого стали бы сотни картин лучших дагестанских художников, которые я собираю с восьмидесятых годов. Но для музея в Махачкале, оказывается, нет места. Во всяком случае, в этом меня пытались убедить мои собеседники. Но я не теряю надежды, что музей рано или поздно в городе будет. Уверен я и в том, что мне все-таки удастся организовать и провести чемпионат мира по лезгинке.

— Это еще один ваш проект?

— Причем из самых любимых. Ведь проводятся чемпионаты мира по танго, ирландскому танцу, фламенко, фокстроту. А чемпионата по лезгинке нет. А этот чемпионат будет самым зрелищным и захватывающим. Несколько лет назад мне почти удалось сдвинуть этот проект с места. На нашем сайте мы объявили о начале подготовки к чемпионату, и сразу же к нам поступили заявки из Израиля, Испании, США, Канады, Италии — всего от трех десятков стран. Я решил, что первый чемпионат должен пройти в Кремлевском Дворце, вышел через депутатов Госдумы с нашим проектом на Кобзона, он согласился помочь, и все потихоньку начало двигаться, но тут случился скандал с лезгинкой на Манежной площади, и наш национальный танец на какое-то время попал в опалу. О зале Кремлевского Дворца на время пришлось забыть, и дело застопорилось. Но сегодня страсти вокруг лезгинки улеглись, и я потихоньку начал снова продвигать эту свою идею. Уверен, что рано или поздно этот чемпионат мира состоится, и лезгинка — вечный бренд Дагестана — обретет новую жизнь и новое качество. Важна идея — если ее не удастся воплотить в жизнь мне, то последователи обязательно найдутся.